Отслойка

Я поднялась и решила позавтракать.

В этот раз мама Марина передала мне банку рассольника. Котлетки с макаронами, пельмени и салат из свежих овощей.

Медсестра, внезапно нагрянувшая в столовку, конфисковала салат: «Нельзя, будет пучить и вас, и малыша. Сорок дней вообще нельзя сырые овощи и фрукты». Я отобрала у нее контейнер и пошла к санитаркам. Постучала и заглянула в их каморку. Ощущение, что тут должен был быть санузел, настолько тесное это было помещение. В углу стоял крохотный стол, на табуретках сидели санитарки и пили чай.

– Здравствуйте, мне салат передали, но его нельзя. Вы покушайте. Овощи хорошие, салат вкусный, – я с тоской взглянула на огромные оливки каламата и кубики жирной феты.

– Рақмет саған, шаймен покушаем[85], – улыбнулась санитарка, – сосын[86] контейнер отдам.

Я кивнула и вернулась в столовку. Недолго думая, съела огромную порцию пельменей со сметаной, напилась чая и, блаженно улыбаясь, пошла прогуляться по коридору.

В беременность Урсулой меня мучил невыносимый токсикоз, до двадцатой недели я почти ничего не ела. Меня рвало от сухарей, бульонов, курта и всего, что обычно рекомендуют при токсикозе. Рвало даже от воды. К середине второго триместра я похудела на семь килограммов.

Когда токсикоз наконец отпустил, я стала есть все подряд. Больше всего мне хотелось острых крыльев из KFC и двойных бургеров из McDonald′s. Бывали недели, когда я ела это по три раза. Но вес стоял. К тридцатой неделе я набрала всего один килограмм, электронные весы в ванне показывали пятьдесят два. А еще мне очень хотелось сладкого, хотя обычно я равнодушна к тортикам и конфетам, однако было два случая, когда я для себя одной заказывала целый торт и в один присест съедала половину.

Исходив коридор в оба конца, я решила пройтись в платное отделение. Тихонько шмыгнула за дверь и беззвучно ступила на толстый ковер. Ходить надоело, я села в кресло, поджала ноги и зависла в соцсетях.

Прошло, наверное, около часа, когда из одной палаты вышел мужчина. Я заметила движение боковым зрением и подняла взгляд.

Смешанное внезапно возникшее чувство заполнило живот.

Что здесь делает мужчина? Я запахнула халат и сжалась. За все это время я не видела ни одного «гражданского». Врачи в моих глазах не имели пола. К этому моменту я так привыкла, что кто-то щупает лобок, живот или грудь, что не стеснялась никого. Но, увидев этого мужчину, встревожилась.

Он, наверное, чей-то муж. Просто лежит тут с женой.

Я встала и ушла в свою палату.

Малыш Перде орал под лампой, Беатрис тоже ненавидела под ней лежать. Карина изо всех сил пыталась заснуть, но, судя по тому, как она вертелась и вздыхала, ей пока это не удавалось.

Насколько быстро я привыкла быть окруженной женщинами, привыкла к боли, ору детей. Насколько быстро внешний мир стал мифическим пространством, к которому я не имею отношения.

Жизнь в бесплатном отделении была сносной.

Школа-интернат, где я училась, была дорогой, но условия нельзя назвать царскими. Первый год я жила в комнате с пятью соседками, надо мной спала девочка из Китая – Ми Лу. Раковины, туалеты и души были общими на этаж. Каждое утро я брала свою сумочку с зубной щеткой, пастой и шла по длинному скрипучему коридору умываться. За три года жизни в общежитии у меня была почти постоянная молочница. Сколько бы ты ни мылась, от контакта с другими это не спасает. Я тогда даже думала, что это может передаваться воздушно-капельным путем. У нас был обязательный осмотр у гинеколога раз в год. Я пожаловалась на зуд и белесые выделения, врач со скучающим видом ответила: «А что поделаешь? Ты же себе в комнату унитаз не поставишь?»

Поэтому в роддоме унитаз и раковина в палате меня очень устраивали.

Сейчас, когда я подстроила свой режим под роддом и уже знала время обходов, кварцеваний и прочего, мне тут даже стало нравиться. Я спала, слушала аудиокниги, ела домашнюю еду. Неприятно жгло чувство вины, что Урсула не со мной, а я не сильно хочу, чтобы ее ко мне перевели. Тогда мой пузырек покоя лопнет.

Урсула лежала с открытыми глазами и смотрела по сторонам. Я понимала, что она ничего не видит, только светлые и темные силуэты. Но мне все равно показалось, что на мне она попыталась сфокусироваться.

Я сняла крышку кувеза, достала пеленку с полки и, завернув дочь, взяла её на руки. Подгузник сразу наполнился теплотой: описалась от перепада температур. Я открыла грудь и приложила ее. Она сразу же присосалась.

Я гладила ее волосики, трогала ножки и ручки. Носки, которые я для нее принесла, были огромными и больше напоминали валенки. Шапочка тоже была слишком большой.

Тысяча девятьсот сорок граммов, сорок шесть сантиметров роста. Даже самые крошечные бодики будут ей огромными… во что же ее одевать-то?

Вдруг я вспомнила о жене двоюродного брата. Она родила младшего сына на двадцать шестой или пятой неделе… сейчас мальчику, наверное, лет пять. Нужно ей позвонить.

Вошла медсестра, взглянула на нас и села за стол заполнять какие-то бумаги. Урсула поела совсем чуть-чуть. Я попыталась ее разбудить. Но она крепко заснула.