Отслойка

В то же время мы за обе щеки уплетали куличи и красили яйца на Пасху, отвечали православным друзьям: «Воистину воскресе!» А на Курбан-айт моя мама пекла шелпеки[96].

Не думаю, что это была особенность только моей семьи, скорее, это следствие сложившейся в Казахстане ситуации. В разные годы к нам приезжали русские, корейцы, украинцы и другие народности СССР. Ни одно застолье у нас или наших родственников не обходится без традиционного теста с кониной и бараниной: бешбармака, баурсаков, оливье, самсы и корейских салатов. С беленькой всегда подается селедочка с разносолами и квашеной капустой. Плов и манты казахи считают национальными блюдами, усиленно игнорируя возмущение узбеков и уйгуров.

О джиннах в моей семье никогда не говорили, это было нечто столь же бредовое, как НЛО на кукурузных полях в Индиане или Атлантида.

Слова Перде удивили меня не только потому, что я в целом считаю это чушью, но и потому, что она медсестра. В моем окружении у многих медицинское образование, врачи могут быть суеверны, они соблюдают какие-то негласные правила, но верят в доказательную медицину, в антибиотики и прививки, а в джиннов – нет.

Голова слегка кружилась, хотелось спать и есть. Но до сна нужно еще успеть зайти к Урсуле, еще раз ее покормить.

Я прикрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула. Совесть мучила из-за дочки. Вдруг я подумала о Беатрис.

В том, что с ней все в порядке, я была уверена. Свекрови я доверяла больше, чем себе.

Я достала телефон – почти пять часов, она как раз играет.

Я набрала маму Марину по видеосвязи. Ответила она не сразу. Но вот на экране возникла ее белокурая шевелюра.

– Здравствуйте!

– Привет! Как твои дела? Как там у вас?

– Сейчас, секунду, я надену наушники, – я достала их из тумбочки.

– Все нормально, как вы? Как там Беатрис? – Сажусь поудобнее, сложив ноги по-турецки.

– Мама! – кричит Беатрис.

– Привет! Привет, мой Чичун! Как дела? Что ты делаешь? – Я смотрю на нее, и она почему-то кажется мне такой взрослой, хотя недавно ей исполнилось два года.

– Мама! – Дочка куда-то убегает.

– Ну как вы там? Молоко есть? Ты кушаешь? – спрашивает мама Марина.

– Да, все супер, спасибо за вашу еду, каждый день объедаюсь, молока много.

Беатрис сует в камеру плюшевого кота и пластиковую зебру.

– Ух ты! Это новые игрушки? – Я пытаюсь насмотреться на дочку, у нее такие веселые глаза, она что-то рассказывает про игрушки, про снег.

Я молча смотрю и улыбаюсь, она здоровая, с ней все в порядке, я жива и родила вторую дочь, с ней тоже все хорошо. Беатрис ждет нас во внешнем мире.

– Мама! А когда ты велнеся?

– Уже скоро, как только Уле станет лучше, мы приедем.

– Ляля болеет?

– Да, немножко, но скоро все будет хорошо, приедешь за нами с папой и бабой? Мы будем вас ждать.

Малышка усиленно кивает и снова убегает в другую комнату.

– Ну отдыхай, мы пошли почитаем книжки, – мама Марина улыбается.

Я вижу через экран – у нее уставшее лицо. Проводить сутки напролет с Беатрис непросто, тем более что меня там нет. Нужно с ней спать, купать ее, одевать на улицу, потом раздевать.

– Спасибо вам, скоро увидимся.

Я нажимаю на отбой и поворачиваюсь к окну. Впервые за все это время я задумалась о доме и о том, что нужно вернуться. Я вспоминала душ, мягкие полотенца, просторные комнаты скорее как любимый фильм. Но Беатрис напомнила о веской причине вернуться.

Я пошла к Уле.

В коридоре встретила Фариду Халифовну, она что-то быстро говорила медсестре. У нее зазвонил телефон. Она раздраженно глянула на экран, запрокинула голову, вздохнула.

– Здравствуйте, что там еще? – она нахмурилась. – Сегодня вечером? Да, приеду, какой срок? Диагноз? Из-за чего отказалась?! – она закричала на весь коридор.

Я хотела спросить у нее о состоянии Улы и так и застряла, прижавшись к стене в коридоре.

– Я буду, но зачем консилиум? Тут же понятно, что мозгов ни хрена нет! Дает же Аллах таким людям детей… До свидания.

Она убрала телефон в карман халата. И сильно надавила пальцами на закрытые глаза. Затем спрятала лицо в ладони. Мне показалось, что она вот-вот расплачется, но она резко выпрямилась и вдруг увидела меня.

– Здравствуй.

– Добрый день, я к дочке, кормить. Хотела спросить, как у нее дела, – я подошла ближе.

– Неплохо, она боец. Может, уже завтра переведем к тебе в палату, дышит хорошо, кушает тоже.

– А сегодня можно?

– Домой, что ли, заторопилась? Вы тут еще неделю точно пробудете, так что сильно не радуйся.

– Я не тороплюсь, хочу, чтобы мы вместе в палате были.

Она долго смотрела на меня и медленно кивнула.

– Я скажу медсестре. Но у вас в палате должно быть место. Сколько вас там?

– Трое.

– Тогда нет, либо попроси перевод в другую палату. Твоего ребенка нельзя вынимать из кувеза, ей нужно постоянно лежать под лампой, только мы ее уберем – билирубин в космосе будет. Иди, если договоришься, то переведем.

Я замялась.

– А они меня послушают?

Она нахмурилась.

– Сейчас позвоню им, а ты иди корми.

Я зашла к Уле, помыла руки до локтей, надела белый халат и подошла к ее кувезу.