Отслойка

Видимо, тот плачущий внизу врач не сделал всего и теперь жалеет. Мертвый ребенок будет всегда с ним, и никакая терапия или духовные практики не заставят его поверить в то, что так было надо и ничего сделать было нельзя. Врачи учатся в мединституте по пять, семь, девять лет, проходят ординатуры, работают в скорых и подрабатывают санитарами, не заводят семью, не спят, у них не бывает момента, когда работа на все сто процентов осталась на работе. Они соглашаются на нечеловеческий график, грошовую зарплату, чтобы потом кто-то украл деньги, выделенные на медоборудование, и женщина потеряла ребенка. А он до конца жизни будет помнить, как доставал из горячей матки не дышащее скользкое тельце без пульса. Будет помнить лицо матери, которой пришлось сказать, что так вышло, ничего нельзя было сделать. Я прижала колени к лицу и уронила на них голову. Ужасно чесались ноги под чулками. Я вспомнила об Урсуле.

Подошла к посту.

– Здравствуйте, вы вчера говорили, что если кто-то выпишется, то получится перевести ко мне дочь в палату.

– Здравствуйте, да, помню… – Медсестра приподнялась и вытащила из-под папки тетрадь. Там было много цифр, фамилий, половина перечеркнута.

– В девятой палате должно хватить места, у вас же большой кувез с лампой? Сейчас посмотрю, – медсестра встала, прошла по коридору и зашла в палату напротив столовой.

– Да, там хватит места, тогда закреплю койку за вами, как роженица выпишется, поднимем кувез.

– Спасибо большое! – я широко улыбнулась.

– А сколько вы будете лежать?

– Не знаю, надеюсь, не очень долго, – я пожала плечами.

Медсестра вернулась на пост, а я в палату. Нужно собрать вещи. Укладывая одежду, салфетки и туалетную бумагу, подумала, что половину нужно передать обратно домой. Оставлю только сменное белье и запасную пижаму. Халат мне осточертел, и я надела трикотажный комплект. От него пахло лавандой и мускусом – Маша опрыскивает белье после стирки из специального ароматизатора. Я зарылась лицом в майку и жадно вдохнула запах, плечи поникли, захотелось домой, где спокойно, безопасно и тихо. Только сейчас я поняла, что все мои попытки привыкнуть, смириться – напускное, не настоящее. Как бы я ни пыталась спокойно воспринимать происходящее, ничего не получалось.

Я понимала, что нахожусь в роддоме, что это не каникулы на море ол инклюзив. Но почему здесь так много горя? Мать, потерявшая ребенка, умершая роженица, врачи эти уставшие от всего на свете… почему система так работает?

– Тебя что, выписывают? – удивленно спросила Перде.

– Нет, в другую палату переводят, малышку наконец выписывают из реанимации, и мы будем вместе, – я улыбнулась и села на койку.

– Может, вас еще и выпишут раньше, чем нас… – пробубнила она. – Врачи тут вообще…

Что-то треснуло во мне подобно тому, как лопается стакан от кипятка.

– Перде, врачи не хотят держать тебя тут ни одной лишней секунды, поверь мне, они первые хотят от тебя отделаться. Они работают, и их работа в том, чтобы у здоровых матерей рождались здоровые дети. Понимаешь? – Я посмотрела ей в глаза, она отвела взгляд и набычилась.

– Почему все время ругают? Зачем кричать на нас, мы же не маленькие!

– Потому что они устают. Ну и потом, ты ведь на самом деле не обрабатываешь свой шов. Тебя ругают за это, ребенок твой теряет вес и желтеет, потому что ему нужна смесь! С первого дня, смесь, понимаешь, а не суры!

– Они сами это выбрали, зачем на меня кричать нужно, я демографию страны поднимаю! – Она разозлилась.

– Ну да… бедненькая, на благо родины же стараешься, – мне стало смешно. – Лучше бы предохранялась.

– Тебе легко говорить! Муж зарабатывает, ты богатая!

«Богатая» ожгло лицо как пощечина. Да, я была из богатой семьи, и это было самым большим нашим различием, из которого вытекали все остальные.

– Таблетки после родов бесплатно дают в поликлинике, к которой ты относишься, а ты вообще там работаешь, хотела бы – получила, – я сложила руки на груди.

– Таблетки – это вредно!

– А рожать без перерыва, не давая организму отдыха, полезно?

В палату вошла медсестра и, вскинув брови, оглядела нас.

– Мухтарова, в другую палату переходите.

Я кивнула, поднялась и взяла две тяжелые сумки.

– Ты не права, врачи должны нам помогать, а не кричать на нас, – тихо сказала Перде.

Я вышла из палаты и прошла по коридору.

Я злилась, потому что не смогла донести до Перде, что я ей сопереживаю, что вместо поддержки я на нее наорала. Она была права, врачи не должны на нас кричать. Она была права, я была богатая и поэтому думала о контрацепции. Она не виновата, и я не виновата. Но отчего-то мне очень хотелось, чтобы кто-то виноват был.

Девятая палата была почти такой же, как и первая, но чуть просторнее, а коек всего две, обе пустые. Я заняла ту, что ближе к окну: перед ней оставалось достаточно места для кувеза.

Написала Русу сообщение, что Урсулу наконец переводят ко мне и что сегодня я передам ему часть вещей, пусть не уезжает сразу, как отдаст передачку. Он лайкнул сообщение.

Я разложила вещи в тумбочку и под кровать, но нигде не могла найти розетку. Она оказалась одна, под кроватью моей потенциальной соседки…