Отслойка

Я опять написала Русу: «Прихвати удлинитель». Он прочитал, но не ответил.

Санитарка принесла мне новое белье, я застелила койку и стала ждать Урсулу.

Кувез с грохотом закатили в узкую дверь. Знакомая медсестра из ПИТа повертела головой.

– Где тут розетка?

– Вот там под кроватью только, – я поднялась и указала рукой.

– Жетпейміз[100], сейчас вернусь, – она оставила кувез посреди прохода и ушла.

Я посмотрела на Урсулу через стекло. Она молча лежала, вращая невидящими глазками. Губки, как всегда, вытянула трубочкой. Ручки хаотично подергивались, ей удалось вытащить их из пеленки-кокона, и теперь она то вскидывала их к лицу, то роняла над головой.

– Привет, как твои дела? Ты что, прилетела на своем космическом корабле ко мне в палату? – Я положила ладонь на кувез.

От моего голоса она резко дернула головой и медленно повернулась в мою сторону. Интересно, может ли она его узнать? Ведь она слышала его восемь месяцев, пока сидела в моем животе. А я настоящая болтушка, если есть с кем, то могу говорить без умолку.

Медсестра вернулась с удлинителем, воткнула его под койку, протянула шнур через всю палату и подключила кувез. Над Урсулой загорелась лампочка, загудел подогрев, запищали датчики.

– Иди сюда, – позвала она меня, – вот смотри, на этих экранах цифры – температура внутри, это – снаружи, это – влажность. Воду вот сюда заливать будешь, – она открыла дверцу и вытянула длинный узкий контейнер с водой. – Заполнишь, нажимаешь вот сюда, на капельку. Температура должна быть не больше тридцати четырех и не ниже двадцати семи, влажность – хотя бы тридцать процентов, а то пикать будет. Синюю лампу не выключай ни днем, ни ночью, на руки бери только на кормление, на кровать даже не думай ложить. В коридор будешь выносить – обязательно кутай, замерзнет – заболеет. Все поняла?

Я кивнула.

– Давай, кушайте, все у вас хорошо будет, – она строго посмотрела на Урсулу и постучала пальцем по крышке кувеза.

Малышка, не обращая внимания, дула губки и мяла край пеленки.

Как только дверь за медсестрой закрылась, я сняла крышку и взяла ее на руки.

Она сжалась и зарылась лицом в мою грудь. Я дала ей намокший сосок.

Сидеть с ней на койке в палате было на удивление хорошо. Я впервые осталась с ней наедине, не было рядом медсестер, врачей, соседок, других детей.

Мы молча смотрели друг на друга, она ела. Я поправила спадающий носочек с ее ступни и потрогала подгузник, вроде бы еще не полный.

– Скоро мы поедем домой, там очень здорово, но немного прохладно. Понимаешь, семья у тебя жаркая, мне вот при двадцати градусах в квартире комфортно, а ночью я даже окно открываю, если мороз не сильный. Папа твой, конечно, был мерзляком ужасным, но свыкся.

Как только мы выйдем, я пойду в душ. А ты меня подождешь, ладно? Пару часиков поспишь, если что, тебя мама Марина на руки возьмет.

Она крепко заснула, я укутала ее в пеленку и вернула в кувез, закрыла крышку, достала из шоппера молокоотсос. Нужно сцедить оставшееся молоко.

Я отставила бутылочку с молоком на подоконник и прошлась по палате. Хотелось выйти в коридор и погулять, но оставлять Урсулу было страшно.

Решилась только быстро пописать и сменить прокладку. Потом достала телефон и завалилась на койку: можно почитать или поиграть в ферму.

Через несколько часов она проснулась. Но не заплакала, она вообще не плакала, даже не кряхтела, как все другие дети. Может, она не умеет? Или бережет силы.

Я достала ее – крохотное худое тельце, она вся была в пуху, прозрачном, ворсистом.

– Ты прям как незрелый персик, – усмехнулась я, – маленький такой… недозревший и свалившийся с ветки раньше времени. Знаю, что незрелые помидоры можно положить на подоконник и они там дозревают. Интересно, персики тоже дозревают или просто киснут?

Как выйдем, придем в себя, схожу в храм, поставлю свечу Матроне.

Урсула пописала и слегка задрыгала ножками, я вытерла ее влажными салфетками, помазала ей промежность и попку кремом и надела подгузник, постаралась максимально туго его залепить, но все равно ножки торчали из отверстий как карандаши из стакана. Я взяла ее на руки и дала ей бутылочку, она выпила ее всю целиком и продолжала чмокать, даже когда та опустела. Дала ей грудь, но она уснула, как только начала ее сосать.

Через несколько часов зашла санитарка и отдала мне передачку.

В этот раз мне привезли солянку, куриные котлеты с рисом и чебуреки с сыром. Два я съела тут же, запила полной кружкой чая и еще съела полбанки солянки. Она еще была горячей, только с плиты.

Когда я вернулась, Урсула спала.

Я набрала маме Марине.

– Здравствуйте! Как ваши дела?

Судя по шуму на фоне, они садились обедать, брякала посуда и играла знакомая песенка из «Малышариков».

– Привет, у нас все хорошо, как вы? Мы вот обедать садимся.

– Мы тоже хорошо, Урсулу перевели ко мне! – Я включила камеру и показала ее кувез.

– Вот это новость! Ура! Боже, какая же она крохотная… – Она поднесла ладонь ко рту.

– Ага, миниатюрная, а какая волосатая, просто маленький персик, – я усмехнулась. – Мам-Марин, спасибо огромное за еду! Все так вкусно, особенно солянка.