Отслойка

Она провела нас к аппарату, похожему на огромный принтер. Кольнула Урсуле ногу, собрала кровь на листик и вставила его в специальный разъем.

– Пока подождем результат, идемте, возьму кровь из вены.

Я прижала Урсулу к себе и отошла на шаг.

– Постараюсь аккуратно с первого раза, – она протянула руки и взяла Урсулу.

Мы вошли в ту самую палату, где Урсула лежала с рождения, медсестра положила ее на пеленальный столик и взяла ручку. Она слегка наклонила ее кисть вниз и посмотрела на тонюсенькие, как нитки, вены. Затем придвинула лампу и взяла бабочку, кольнула в первый раз, малышка заплакала. Очень тихо.

– Қазір-қазір[102].

Малышка стала брыкаться, пытаться вырвать руку. Я вышла в коридор. Помочь ей я не могу, а просто смотреть – невыносимо. Тут же накрыла вина, мучается-то Урсула, я как мать могла бы и постоять рядом, может, подержать ее за другую ручку.

Но мне и самой было больно, как бы я ни храбрилась, шов и грудь болели, мучили газы.

Извини, Урсула, избежать боли не получится, я бы и рада, но не знаю как.

Из своего кабинета вышла Рашида Халифовна, закрыла дверь на ключ и двинулась по коридору в нашу сторону.

– Здравствуйте. Как ваши дела?

Она посмотрела на меня, прищурилась.

– Здравствуйте-здравствуйте. Что тут делаем?

– Билирубин и ОАК сдаем.

– Уже выписываетесь?!

– Пока нет, но если анализы в порядке, то завтра поедем домой.

Она вздохнула, сложила руки на груди и глянула в сторону медсестры с Урсулой.

– Билирубин будет высокий, но, чтобы выписать вас с нормальными показателями, придется остаться еще на неделю. – Она с силой провела пальцами по лбу.

– Неделю? – Захотелось кричать и плакать.

– Да, но я думаю, с вами все будет хорошо. Ты на редкость адекватная, – она слегка склонила голову набок. – Так что поезжайте домой. Я вас выпишу. Но предупреждаю: нужно будет взять весы в аренду, еще, скорее всего, будете пить препараты для печени и воду давать обязательно, – она вдруг хлопнула в ладоши. – Но ты молодец!

Она резко развернулась и стремительно ушла по коридору.

Я проводила ее глазами и улыбнулась. Почему я молодец? Потому что не кричала, не плакала? Не устраивала им сцен?

А почему я этого не делала? Не была я никакой ни сдержанной, ни спокойной. На самом деле, я была подавлена и напугана. Я всеми силами хотела, чтобы все это было не со мной. С того момента, как я залила молочный ковер кровью. Потом, когда увидела распятую брюшину в операционной лампе, когда узловатые пальцы разбивали комки застоявшегося молока в горящей груди. Все это была не я. Каждую секунду я хотела сбежать, бросить Урсулу, свое тело и оказаться там, где светло и безопасно.

Медсестра вышла ко мне с Урсулой на руках.

– Фуф… всё, закончила. Сейчас посмотрим билирубин.

Я взяла Урсулу, она не плакала, но судорожно втягивала воздух и слегка тряслась.

– Тише-тише, все хорошо, – я дала ей грудь.

– Восемьдесят шесть, – медсестра закусила губу, – посмотрим, что Рашида Халифовна скажет. Пока идите в палату, я подготовлю документы на выписку.

Я вернулась в палату, покормила Урсулу сцеженным молоком и легла на койку. Спать не хотелось, играть в телефон тоже… во всем теле была странная легкость и невыносимо мучило предвкушение. Так сильно хотелось вернуться домой, наконец принять душ, обнять Чичу, лечь в свою кровать. Но было так страшно, что это все ускользнет и вместо этого будут опять кварцевания, анализы, УЗИ, ор новорожденных, стоны соседок.

Я прикрыла глаза и постаралась уговорить себя, что, даже если мы останемся, ничего страшного. Ну проведем тут еще пару дней, ну встречу я свои тридцать лет в роддоме. Рус все равно пришлет мне огромный букет цветов, и мне будут писать и звонить друзья.

Нет, не хочу. Хочу домой, пожалуйста, отпустите нас домой!

Соседка кому-то позвонила и долго говорила о какой-то родственнице, которой изменяет муж.

Спустя два часа ее ребенок разорался. Она покормила его, но он никак не успокаивался. Я взяла Урсулу и ушла с ней в коридор.

Мы встали у окна. На улице шел снег, мелкий, как манная крупа. Обычно такой идет перед сильным морозом. Оттого ли, что я зимний ребенок, или по другой причине, но я обожала зиму.

Меня всегда душило лето – жарой, стоящим на месте воздухом и бездельем.

Зимой мне нравилось собираться в школу с включенным светом, потому что за окном еще темно, и из-за этого любое рутинное занятие вроде завтрака или сборов окутывает тайна. Я могла часами выдыхать облачка пара и слушать скрип снега под сапогами.

– Ула, надеюсь, ты тоже полюбишь зиму. А когда встанешь на лыжи, будем все вместе кататься.

Урсула надула губки и выплюнула сосок. Я спрятала грудь и вытерла ей рот рукой.

Рус написал сообщение: «Забрал справку, во сколько тебя завтра забирать?»

Я ответила: «Обычно выписывают в районе одиннадцати тридцати, но ты жди моего звонка, вдруг что-то пойдет не так». – «Что?» – «Не знаю, мало ли.

Я вернулась в палату, уложила Урсулу и, несмотря на включенную на всю громкость суру с телефона соседки, уснула.

Глава 7 Пятница