Отслойка

Мы собрались переезжать в Алматы, когда я нашла ее, померила, но она все так же плохо на мне сидела. И все же рука не поднялась от нее избавиться. Шапка полетела с нами. Спустя три года мы переезжали на новую квартиру. Коридоры и комнаты были завалены мешками, коробками и сумками. Пока я остервенело выкидывала все вещи, которые мне было лень перевозить, шапка тряслась в здешнем дальнем углу здешнего дальнего шкафа. На тридцатой сумке с одеждой я так осатанела, что выкидывала носки просто потому, что они не были сложены парами. И опять мне в руки попалась треклятая шапка. С решительностью Рембо, идущего на ядовитую кобру, я пошла к мусорке, но ощущение неземной мягкости и тепла в моей ладони развернуло меня обратно. Шапка переехала в новую квартиру, которая пустовала полгода и очень остыла, и больше всех от этого страдал наш кот Хекс. Несчастное лысое создание орало на нас день и ночь. Я подумала, что хорошо бы одеть беднягу. И тут меня осенило! Шапка попала в умелые руки Маши, которая магически превратила многострадальную в свитер с рукавами и толстым горлом. Хекс был счастлив.

Шарф от шапки я носила намного больше, с годами он протерся, а на концах появились небольшие дырочки. Я укутывала в него Чичу, а сейчас укутала Урсулу: ей, как и Хексу, тепло было жизненно необходимо.

Стоя в коридоре, я улыбалась, вспоминая те парижские дни и дни переездов. Интересно, буду ли я когда-нибудь с улыбкой вспоминать этот роддом?

Кварцевание закончилось, в палате пахло выхлопными газами с Сейфуллина и морозом.

Когда Урсулу положили на весы, я затаила дыхание. Мне все время казалось, что сейчас что-то точно будет не так. Она, наверное, потеряла в весе.

Но все было в порядке, набрала сорок граммов.

Зашел акушер и осмотрел меня. Я онемевшими пальцами спустила штаны: вдруг мой шов разошелся, а я и не заметила?

– Все хорошо, подойдете на пост с удостоверением, – скороговоркой сказал врач и вышел.

Я взяла Урсулу на руки и вышла в коридор.

У поста была очередь.

– На выписку? Фамилия?

– Мухтарова.

Медсестра долго что-то смотрела, от ужаса у меня разболелся живот, казалось, что хочется по-большому, к горлу подкатила вязкая тошнота.

– Справку об эпидокружении и флюру мужа.

Я протянула ей телефон с двумя фотографиями. А вдруг Олеся Романовна что-то напутала? Вдруг она написала что-то не то? Вдруг у Руса туберкулез?

Медсестра быстро глянула на экран.

– Угу… – что-то записала в мою карту, поставила несколько печатей. – Вот ваши документы, к одиннадцати нужно освободить палату. Не забудьте про еду в холодильнике, если осталась.

Я кивнула и на ватных ногах отошла. В руках документы для выписки и Урсула, она почему-то высунулась из одеяльца и с любопытством смотрела на стены. Мы едем домой.

– Мухтарова! – медсестра окликнула меня на весь коридор.

Ну да, не может все быть так просто, сейчас обнаружат какой-то потерянный анализ или еще что-то, никто нас отсюда не выпустит.

– Мухтарова! Подойдите!

Я вернулась, плечи опали, в глазах защипали слезы. Я резко их смахнула, не хватало еще разрыдаться посреди коридора, нюня.

– Вы свой бокс забыли, заберите в процедурном кабинете и вернитесь, нужно расписаться.

Я не поняла, о чем она говорит. Какой бокс? Меня выпишут с этим огромным кувезом для Урсулы?

– Бокс для мам, вы же не получали? Там много приятного! Государство о вас позаботилось, идите скорее, мне отчет еще сдавать.

Я оставила Урсулу в палате и пошла в процедурную.

Медсестра выдала мне большую картонную коробку и отослала к посту.

В палате я раскрыла ее и нахмурилась. Что это вообще такое?

Во внушительной, но легкой коробке лежало несколько подгузников разных марок, градусник, вата, ушные палочки, присыпка, пеленки, носочки и несколько купонов со скидками на смеси. Что это? Это все нам дало государство? Почему?

После рождения Чичи я сильно поменяла свое отношение к матерям, все они стали в моих глазах героинями. Не свихнуться за год бессонных ночей, колик, простуд, режущихся зубов, адски болящей поясницы и прочих «прелестей» материнства стало для меня реальным подвигом. Но я все равно не считала, что заслуживаю похвалы. У меня есть мама Марина, это она смотрит за Чичей, проживает ее истерики, сидит с ней в машине и кормит в кафе, пока ее еда стынет, а мы с Русом ведем светскую беседу. У меня есть Маша, которая стирает, гладит и убирается. Это она выводит пятна с бодиков и беспокоится, что Чичино любимое одеялко не просохнет к обеденному сну. Это она, пока меня не было дома, достала, постирала и подготовила всю одежду для Урсулы. Застелила люльку и, я знаю, идеально ровно разложила пеленки, кремы и присыпки на пеленальном столике. Моя мама постоянно приходит присмотреть за Чичей, даже если я пишу ей в пятницу вечером и ставлю перед фактом: «Я иду с девочками в бар, заночуешь у нас?» Я не такая, как другие матери. Они герои, а я – так… халтурщица, самозванка. Что я сделала такого? То, что у меня здоровые яйцеклетки и матка, не моя заслуга, мои мама и бабушка дали мне это.