Отцовский договор

Дедушка со старшей выходят на лестницу, они помогают друг другу: дедушка несет снегокат и санки, а старшая – веревочки от них.

– Ты ушибся? – спрашивает старшая.

– Нет, – отвечает дедушка. – Просто ноги болят. Ничего страшного.

* * *

Дедушка, который когда-то был папой, уже лет тридцать не стоял на снежной горке. Когда они выходят из подъезда, ему приходится прищуриться, чтобы глаза после недавней операции не слепило от всей этой белизны.

Они вступают в какой-то новый мир. Снегоуборочные машины еще не успели расчистить снег, и тот лежит на пешеходной улице массивными, не посыпанными песком заносами. Младшему дают сесть в маленькие санки, а старшая залезает на снегокат. Они тащат детей к саночному склону, слышен только скрип шагов, кругом – давящая тишина, которая наваливается обычно, когда первый снег застает город врасплох, когда эта белая вата заглушает все шорохи мира и кажется, словно ходишь внутри студии звукозаписи.

– Как красиво, – говорит он.

– Действительно, – соглашается она.

В лесочке на пригорке они останавливаются. Сперва они замечают самку косули. Потом – двух самцов, и чуть подальше – маленького косуленка. И старшая, и младший смотрят как зачарованные на шелковистых коричневых животных, одиноко стоящих на фоне белого снега.

– Видите? – шепчет мама.

– Это семья лосей? – шепчет в ответ старшая.

– Это семья косуль, – шепчет мама.

Когда одна из косуль сходит с места, остальные тоже начинают двигаться и, стуча копытцами, взбираются на горку, и через несколько секунд их уже и след простыл.

– А я как-то раз видела двадцать семь улиток, – говорит внучка дедушке.

– Двадцать семь? Ничего себе. И где же?

– Вон там, на лестнице, – говорит старшая и показывает пальчиком в сторону каменной лестницы. – Это было с папой. В дождь. Улитки очень любят дождь. А где папа?

– Он скоро придет, – говорит дедушка. – Расскажи, каких ты еще зверей видела.

– Я видела всех зверей, какие только есть, – отвечает старшая. – Я видела кроликов и кошек, и собак, и динозавров, а однажды, когда мы с папой шли домой от Ноа, мы увидели белку, которая была совсем мертвая.

– Совсем? – спрашивает дедушка.

Она кивает.

– Совсем-совсем мертвая.

Санный склон находится по ту сторону лесочка. В первый раз они съезжают медленно, потому что снег должен утрамбоваться, со второго раза санки едут быстрее. Старшая съезжает одна, сначала на снегокате, потом на санках, потом на зеленых ледянках. Младший сидит с довольным видом на санках и смотрит по сторонам. Под носом у него блестят сопли. Дедушка машинально протягивает руку, пальцем вытирает соплю и привычным движением из прошлого стряхивает в снег, он так делал когда-то в прошлой жизни, а сейчас это движение кажется таким чужим и знакомым одновременно. Подняв глаза, он видит, что мама смотрит на него, и в ее взгляде читается почти что нежность.

– Дедушка! – вопит старшая. – А ты будешь кататься с горки?

– У меня шлема нету, – отвечает он.

– Хочешь, я тебе мой дам?

– Он мне, наверное, мал будет, – говорит он.

– Вы вообще понимаете, что он творит? – обращается к нему мама.

– Кто?

– Сын ваш, – отвечает она. – Вы когда-нибудь так поступали со своими детьми?

Он задумывается.

– Ты же знаешь, что у меня было две дочери?

Она кивает. Он прочищает горло.

– С первой я потерял связь.

– Из-за чего? – спрашивает она.

– Из-за жизни, – отвечает он. – Сначала из-за жизни. Потом из-за смерти.

Он стоит молча. Он хочет сказать, что во всем ее мать виновата. Его первая жена ни в чем ее не ограничивала. Ничего не требовала. А потом случилось то, что случилось. Он же все делал для дочери. Очень часто приезжал навестить ее, как минимум раз в два года. По крайней мере, вначале. И частенько привозил подарки. Трижды приглашал ее сюда в гости. Она останавливалась у них дома, жила с его новой семьей. Он платил за ее авиабилеты. И еду всю тоже покупал. В первый раз все было очень здорово. Во второй неплохо. Даже несмотря на то, что у нее появились подростковые обиды и она рассердилась, когда он запретил ей идти в парк в неприлично коротенькой черно-белой юбчонке. В третий раз они встретились через несколько лет и, когда она вышла в зал прилетов в аэропорту, глаза у нее были потухшие. Она говорила слишком быстро. Крепко прижимала к себе чемодан. На второй день после приезда она простудилась. За завтраком у нее текло из носа. А к обеду она исчезла. Он поехал в центр и нашел ее у площади Сергельсторг.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он.

– Ничего, – ответила она.

– Поехали домой, – сказал он и взял ее за руку.