Отцовский договор

– От разного зависит, – отвечает он. – От того, хорошие у тебя родители или глупые. А потом мимо шли Сельма с Ники, они заметили, что я сижу в его машине и постучали в окно, чтобы узнать, все ли в порядке.

– Кто такие Сельма и Ники?

– Они учатся в моем классе. Сельма на год старше, она второгодница, потому что у нее папа из Австралии.

Мама не совсем понимает, где логическая связь между тем, что у тебя папа из Австралии и ты второгодница, но ничего не говорит, она просто наслаждается тем, что слышит его ломающийся грудной голос, который одновременно звучит так по-взрослому и так по-детски.

– Я только хотел узнать, ты его подослала или нет, – говорит сын.

– Разумеется, не я, – отвечает сестра. – Но я рада, что ты мне позвонил, я с ним пообщаюсь на эту тему. У него нет никакого права приезжать к тебе в школу, не поговорив сначала со мной.

– Он действительно казался эмоционально нестабильным, – говорит сын, и сестра улыбается, когда слышит, как его непривычные к таким фразам губы складывают слоги в эти два слова, которые он наверняка подцепил в школе или в каком-нибудь сериале или же от папы.

– Ты папе рассказал об этом? – спрашивает она и сразу жалеет о сказанном, потому что сын преображается, он отгораживается, появляется этот рубленый тон, который был у него незадолго до переезда.

– Нет еще, – говорит он.

Оба молчат.

– Мне этого не делать? – спрашивает он.

– Поступай, как знаешь, – отвечает она. – Ты уже большой, чтобы самому принимать такие решения.

– Ладно. Пока. Пока.

– Я тебя люблю, – произносит она, но он уже повесил трубку.

А она еще долго стоит, прижав телефон к уху.

X. Пятница

Парень, который так и не станет папой, не живет своей настоящей жизнью. Это какой-то повтор серии. Паршивенький ремейк. Сиквел, который не стоило снимать. Завтра рано утром у него урок физкультуры с девятым «Б», а прямо сейчас он стоит, пошатываясь на Шеппсбруне[95]. Один из его друзей отошел отлить за остановку. Другой пытается уговорить двух девчонок продолжить вечер с ними. Одна из девушек оказывается охранником. Другая – памятником. Парень может взять ситуацию в свои руки, потому что он из них самый трезвый, к тому же ему утром на работу, он провел слишком много академических часов за изучением киноведения, а еще он знает, что самый удобный ночной автобус останавливается вон там.

– Пошли.

Приятели неохотно следуют за ним. Один держится рукой за стену. Другой заводит длинный бессмысленный спор с таксистом-бомбилой. Он не виделся с друзьями несколько месяцев, и у них должно быть много тем для разговоров, но то самое, о чем он хочет поговорить с ними больше всего, он обсуждать не может. Он хочет сказать, что его девушка беременна. Что она решила сделать аборт. Что вообще-то сегодня вечером они должны были встретиться и поговорить, но потом она не ответила на его звонок, а это может означать только одно. Она не поменяет своего решения. Человеку в ее животе не суждено родиться. Они всю неделю ссорились и раз за разом она давала ему понять, что он неудачник. Что его гены не стоит передавать по наследству. Она как можно быстрее хочет очиститься от того, что есть часть его, и когда все будет кончено, она сможет завершить этот эксперимент и двигаться дальше, а он останется за скобками ее жизни, превратится в случайного попутчика, о котором она будет вспоминать и гадать, что это на нее нашло тогда.

Что это за парень-то был такой чудной с татуировками, который сыпал именами Эйзенштейна, Ренуара и Трюффо? Вот что она подумает. Он еще готовился писать курсовую и ради этого совершенно добровольно посмотрел 24-часовой фильм Марклея «Часы».

– Это правда? – с просила она, когда он ей об этом рассказал. – Он длится 24 часа?

Он кивнул.

– Правда, я его посмотрел в пять заходов, – с казал он. – И он кажется коротким, если сравнивать с «Эмпайром» Энди Уорхола.

– А этот сколько идет? – спросила она.

– Где-то восемь, – ответил он.

– Часов? – уточнила она.

Он кивнул.

– И как? – спросила она.

– Ну что-то в этом есть, – ответил он. – Хотя это всего лишь камера, неподвижно направленная на здание Эмпайр-стейт-билдинг, но тебя затягивает. Такая скука, что гипнотизирует. Как «Часы», только наоборот.

Ночной автобус, на который они надеялись успеть, проезжает мимо них. Один приятель опускается на тротуар. Другой раскуривает сигарету и показывает водителю средний палец. С такой скоростью они домой только к Рождеству доберутся. Парень, который так и не станет папой, садится на корточки.

– Мой отец водил автобус, – говорит он, обращаясь к друзьям. – К ак-то раз, когда мы ехали домой из Грёна Лунда[96], мама помахала водителю. «Ты что, его знаешь?» – спросил я. «Это же ваш папа», – ответила она.

Друзья слушают его.

– Мы с братом пробрались вперед, чтобы посмотреть. Он сидел там за рулем, и я почувствовал такую офигенную гордость, когда увидел его, хотя мы уже несколько лет не виделись и хотя он мутузил нас по-черному, когда мы были маленькие. И вот он сидел там и жал то на газ, то на тормоз, а то открывал двери туристам.