Отцовский договор

– Тринадцать, – отвечает дочь, которой не нужно напоминать, что она мама. – С двенадцати лет человек получает право в гораздо большей степени влиять на то, где ему жить.

– Это кто сказал? – спрашивает папа.

– Такой в Швеции порядок, – отвечает дочь.

– Идиотский порядок, – говорит папа. – Двенадцать лет – это ерунда. Ему нужна мама.

– Согласна, – отвечает она. – Только ума не приложу, что еще я могу сделать, кроме как и дальше напоминать ему о себе.

Она смотрит вниз на машины, которые огибают подсвеченный стеклянный монумент за площадью.

– Правда, сегодня он ответил на мой звонок, – произносит она.

– И что сказал? – спрашивает папа.

– Сразу сбросил, как только услышал, что это я, – отвечает она. – Но обычно он сбрасывает, даже не подняв трубку.

Их разговор прерывает мужчина примерно одинаковых габаритов в высоту и в ширину. Папа протягивает ему руку для рукопожатия, но мужчина распахивает объятия и прижимает папу к себе. Потом склоняется, чтобы поцеловать дочь в губы.

– Счастлив наконец-то познакомиться, – говорит мужчина.

– Ты кто такой? – спрашивает папа.

– Мы вместе, – отвечает тот.

– Совсем недавно, – добавляет дочь.

– Ну если считать, что год – это совсем недавно, – говорит ее парень. – Ты еще не рассказала ему?

– Нет, – отвечает она.

– Что не рассказала? – спрашивает папа.

– Давай же, – говорит ее парень.

– Ничего, – произносит она.

– Что не рассказала? – повторяет папа.

Парня дочери просто распирает. Он нагибается и опускает свою руку в татуировках на ее живот.

– Пока еще очень рано, но…

Она качает головой.

– Это правда? – спрашивает папа.

Дочь кивает.

– У тебя же уже есть ребенок, – говорит папа.

Они сидят молча.

– А теперь, похоже, будет еще один, – произносит она.

– Это же здорово, – говорит папа. – Дети – это здорово. Дети – это лучшее, что у нас есть. Хотел бы я иметь не двоих детей, а больше.

– А почему вы не завели больше детей? – спрашивает бойфренд.

– Не успели. Их мама от меня устала и вышвырнула вон. И жизнь моя кончилась.

– Троих детей, – говорит дочь.

– Что? – спрашивает папа.

– У тебя не двое детей. У тебя трое.

– Верно. Трое, но один ребенок умер, – говорит папа. – А кофе включен в обед?

Дочь кивает и встает, чтобы сходить за кофе.

– Как умер ваш ребенок? – спрашивает парень дочери.

– Не понял?

– Ваш третий ребенок. Как он умер?

– Просто взяла и умерла, – говорит папа. – Жила-жила и умерла. А тебе зачем знать? Ты из полиции? Или, может, на ФБР или на Моссад работаешь?

– Это вряд ли, – отвечает парень и вытягивает руки к потолку. – Я физкультуру преподаю. И кино изучаю.

Он не перестает улыбаться, даже когда говорит, что преподает физкультуру. Что это за странный тип? Папа смотрит на мужчину, который и не мужчина, потому что какой же мужчина с улыбкой и без всякого стыда признается, что его работа – проводить зарядку со школьниками.

Его дочь стоит у столика с кофейниками. Она наливает кофе. Сморкается в бумажный носовой платок. Зажмуривается и собирается с силами, прежде чем вернуться с тремя чашками на прямоугольном подносе с округленными углами обратно к столику.

– Расскажи про свою диссертацию, – говорит она, и ее парень начинает рассказывать, он говорит, что хочет написать что-то об идее времени, о том, как время изображается в разных фильмах, называет кучу имен режиссеров, о которых папа, конечно, слышал, вроде Бергмана и Тарковского, Рене и Ланга.

– Главное иметь хорошую профессию, – говорит папа. – А тот, кто умеет продавать, может работать в любом уголке мира. Вот чему я пытался научить своего сына, но он меня, к сожалению, не слушал.

* * *

Сын поднимается на сцену. Он берет микрофон. Во рту пересохло. Сердце колотится в груди. Свет слепит глаза и публика сливается, превращаясь в задник из черных силуэтов. Дверь открывается. Кто-то входит с улицы. Он знает, что это папа. Папа здесь. Он пришел. Немного опоздал, но все же пришел. Он почувствовал, что сегодня вечером нужен сыну, точно так же как сын нужен был ему вчера. Папин взгляд наполняет сына решимостью. Он знает, что все будет хорошо. Ему нужно только начать. Просто выступить. Сын откашливается. Губы пересохли. У него удачная завязка. Неплохая середина. И уморительно смешная концовка. Завязка особенно удачная. Он знает, что она точно рассмешит зал. Он держит микрофон у самого рта. От микрофона пахнет пылью и электричеством. Если он чему и научился за сотни часов прослушанных им стендапов, так это что завязка должна быть смешной. Завязка решает все. Особенно, если у вас всего пять минут, надо чтобы завязка выстрелила. Он окидывает взглядом зал. Откашливается. Говорит, что приехал сюда на машине. На «Мазде».

– Я всегда мечтал, что у меня будет «Ауди», с самого детства. И купил «Мазду».

Тишина. Он всматривается в зал. Думает, включен ли вообще микрофон. Скорее всего, да, потому что бармен смотрит в его сторону и на лице его написано страдание.

* * *