Падший ангел

Он призван шаг печатать

и спинку разогнуть!

Кремлевская брусчатка

дает отдачу в грудь...

Есть, есть еще сноровка

и ножки — обе-две!

И кепочка-«лужковка»

торчит на голове.

Не Теркин и не Чонкин,

не «подвиг всех времен»,

а Митрич, заключенный

в колонну стариков.

Равнение направо:

туда, где быть звезде!

А там — орел двуглавый

на «должной высоте».

Нога с натуги млеет,

и взгляд косит едва.

Опять на Мавзолее —

мордастая братва...

Все как бы шито-крыто,

и вроде нет дождя.

И лапником прикрыта

фамилия вождя.

Вот только — боль в колене

и чтой-то с головой...

И в Мавзолее Ленин —

ни мертвый, ни живой.

ЛЕСТНИЦА

По каменной лестнице — к Богу,

по стертым ступеням ее.

По каменной, тяжкой — к истоку...

И нету перил у нее.

Свистит оглушительный ветер,

сомненья объемлют, как дрожь.

И, словно к далекой планете,

по стертым ступеням идешь...

А силы нажитые тают,

и нету ни ночи, ни дня...

Но медленно Воля святая

вздымает к вершине меня...

ПЕРЕКРЕСТОК

Земля, куда нас всех уложат, —

не символ смерти, не финал,

а перекрестье двух дорожек,

которых ты не распознал.

Чем ближе мы к концу-итогу,

тем суть ясней тебе и мне:

одна из них — дорога к Богу,

другая — в лапы к сатане.

Земля — чистилище. Все просто.

Смотри и — видь, смотри и — бди

Не промахнись на перекрестке

и в царство тьмы — не угоди.

СТАРЫЕ СЛОВА

Эти кроткие — без крику —

синеглазые слова:

брашн о, су мно, поелику,

греховодник, однова...

Эти грады, эти веси -

дивных слов косматый ряд,

словно буки в темном лесе,

напугают — не съедят.

Ведь за ними, как за синим

о к е я н о м, словно луч,

брезжит юная Россия

из-под злых и черных туч.

СЛОВА

Слова как дождь, слова как сверла.

Слова — невнятная труха.

Твои слова — берут за горло,

мои — берут за потроха!

Слова с подвохом, с подковыркой...

Слова — как бы напрасный труд.

Одни слова — берут за шкирку,

другие — за душу берут.

Слова любви, сердечной муки.

Слова — зеленая трава...

Но те и эти — только звуки,

то бишь — слова, слова, слова...

«СВОБОДА ЛИЧНОСТИ»

За что любил тебя, «свобода»?

За пыл разнузданный внутри?

За строчки, дьяволу в угоду?

За пьяных улиц фонари?

Да и была ли ты, химера?!

Свобода — в горней высоте.

Не там, где сердце жаждет веры,

а чуть повыше — на кресте!

Прощай, обман. Изыди в люди.

А от меня — сокройся с глаз.

Во мне — тюрьма. Я сам, по сути,

себя — не спас.

СЕРЫЙ АВТОБУС

Этот маленький серый автобус,

где сидят невеселые люди, —

в нем отвозят холодные гробы:

это — вроде посуда в посуде

или тара, застрявшая в таре,

черный тартар — в наземном кошмаре.

В тех гробах — невеселые трупы,

колыхаясь, стремятся к покою.

И стучат их ненужные зубы

друг о друга — с посмертной тоскою...

Ну, а маленький серый автобус

огибает вертящийся глобус.

И не все ли равно, как ты едешь:

в колымаге, в гробу, на земшаре,

и — что делаешь: думаешь, бредишь,

пребывая в кошмаре иль в таре...

Безразлично незнавшему Бога —

что несет ему тайна Итога.

ззз

ПОКАЯННАЯ ГОЛОВУШКА

За городом — лужи, месиво,

за воротом — сыро, весело!

На стеклышках — морось нудная,

а солнышко — где ты, чудное?

Все видится невозвратное:

кормилица — мать опрятная,

и девушка в лунном трепете,

и дедушка в смертном лепете,

военная ширь пожарища,

смятенная тень товарища...

Видения — неизгладимые...

Все — по сердцу, все — родимое!

Соловушка... Даль туманная...

Головушка покаянная!..

* * *

И слаще горьких мыслей — нет!

Уходит жизнь. Пришел рассвет,

как вызволенье из могилы!

О, Царь небесный, дай мне силы —

себя в блужданьях превозмочь,

себя как мрак, себя как ночь,

дабы в груди возжегся свет!

Но... слаще горьких мыслей — нет.

одиножды один

Профессор кислых щей, пижон или кретин,

Христос иль Магомет — ах, кто ни умножай,

одиножды один — получится один.

Но и о д н о зерно пророчит урожай!

Мы все по одному — и раб, и господин.

Всяк сущий — одинок, и гроб —всему итог.

Одиножды один — ив Греции о д и н.

Один — и Люцифер, и всемогущий Бог.

И ты, мой антипод, доживший до седин,

меня не обличай, учти: я — твой двойник.

Одиножды один останется один...

Но — от любви одной весь этот мир возник!

* * *

Свет идет от огня.

Вот средь белого дня —

холм, а на нем — обитель.

Не покидай меня,

не отвернись от меня,

ангел-хранитель.

Я войду во врата:

поклон вам земной, места —

места святые.

Дайте, ради Христа,

огня мне: душа пуста,

глаза на мне пустые.

В трапезной — хлеб да соль.

Господней молитвы боль —

песнь неземная.

...Вновь дорожкою — вдоль...

Мила мне моя юдоль,

земля мне мила родная.

ЗАБЫТЫЙ КРЕСТ

Обнаружился он не в кумирне,

где склоняются Божьи рабы,

а в старинной московской квартире,

в ванной комнате — возле трубы.

Приходили друзья и соседи,

мыли руки, справляли нужду.

И никто этот крест не заметил,

хоть висел он у всех на виду.

Но однажды с оказией дивной

этот крест мне вернули друзья.

Года три в обстановке интимной

провисел он во тьме бытия.

Он вернулся ко мне... А другие

не вернулись. Хмельной вертопрах —

их оставил в житейской стихии

сиротеть на залетных ветрах.

Жил неряшливо, пыльно, дебильно,

без креста, без оглядки на страх...

Вот и матери крест надмогильный

затерялся в кавказских горах.

Возвращаясь с грибного пробега,

ощутил я коня за спиной.

А затем, приглашенный в телегу,

вдруг уснул на подстилке сенной.

...И во сне, миновав лихолетье,

разрушенье и гибель сердец,