Память пепельного леса (СИ)

– Невозможно, – глухо и упрямо произнес он.

Он не понимал, и это непонимание рождало смятение и яростную горечь. Разве не зло, когда нечто так меняет душу? Разве не Валар это определено? А если не Валар несут зло – неужели он видел обман, и попал вовсе не в царство Намо, и все, что вокруг – всего лишь иллюзия, в которой нечто куда худшее желает сломать и заполучить его душу?!

– Успокойся, Айканаро. То, что ты видел – не ложь, – успокаивающий голос Ниэнны развеял его тревогу, словно сдув прилипшие к травинкам пушинки одуванчиков. – Но печаль и то, что мы не в силах изменить.

«А что?»

Ему не хотелось верить. Простое созерцание радостной встречи, которая должна была быть таковой, но не стала, измучило его душу, и теперь Айканаро казалось, будто фэа целиком кровоточит. Тупая боль билась в его сущности, будто открытую ему картину породила простая жестокость, а не сострадание.

Айканаро бессильно опустился на колени возле озера, глядя на серую, как отполированная сталь, поверхность. Ветер шевелил его жесткие золотые локоны, но он не мог этого почувствовать.

– В твоих силах отказаться от знания, что ты постиг, – голос Намо все еще звучал неожиданно мягко, и эльда вновь посмотрел на него, словно очнувшись от несоответствия голоса тому, что он знал о Намо. – Ты видишь лишь светлую сторону выбора принцессы Лютиэн, Айканаро, – Намо помолчал, но его слова не встретили ответа. Айканаро смотрел на него опустошенным непонимающим взглядом. – Принятие дара смерти – или бессмертия – меняет того, кто его принимает. Фэа и роа неразлучны в нашем искаженном мире. И мы не в силах повлиять на души, если велением воли Эру изменится тело – но одно неразрывно с другим.

Айканаро замер, не поверив поначалу этим словам.

«Но не могла же дочь Тингола… и не может же тело…»

– Но как? Разве могла Лютиэн пожертвовать…

Он не нашел в себе сил договорить. Мысли вихрились, как будто соединяясь и разветвляясь со скоростью, перед которой отступали даже боль и страх. Понимание – жуткое и неотчетливое – рождалось в пустоте, но пока не обретало слов и формы.

Намо опустил плечи, разом утратив часть мрачного величия.

– Могла, Айканаро. Дочь Тингола заплатила частью своих даров за смерть и короткую жизнь со своим возлюбленным. Ее дух и ее плоть благословлены ее матерью, Мелиан, и они сильны для ее выбора. Жизнь ее будет благословенна, но связана с ее возлюбленным – и за тот ужас, к которому она прикоснулась в Ангбанде, их минуют болезни, влекущие у людей унижение в немощности. Но нет того лекарства, что сменит зиму весной в сердцах Эльвэ, пробужденного у вод Куйвиэнен, и Мелиан, пришедшей в этот мир вместе с нами. И нет тех дорог, что сведут родителей и дочь на одном пути после того, как они погибнут. До того, как настанет конец всему, что мы знали.

«Проклятье!»

Он почувствовал, как душа поневоле рвется плакать, пусть здесь не могло быть слез.

– Печаль излечивает душу, Айканаро. Как и оплакивание, – голос Ниэнны вновь зашуршал, вторя песне трав, и в этом голосе он услышал призрачный отзвук собственного невысказанного плача – будто то был и дар, и облегчение. – Не думай, будто такой выбор легок, Айканаро. Где кончаемся мы – и начинается другая душа? Где мы, которые стараются стать лучше, возродиться совершенными – утрачивают свою душу в этом совершенстве? А изменило ли бы человеческое тело – тебя? Искупит ли любовь – боль твоего брата и семьи, с которой ты не встретился бы даже после гибели?

Айканаро поневоле ощущал беспокойство Валар, но ошеломление их словами опустошило его боль, вывернув ее и разбив. Огромное осознание придало ей не незначительность, но ошибочность в своей простоте – и открыло сложность, о которой он не подозревал.

А Намо продолжал говорить.

– То, что мы показали тебе – не истина. Даже от нас ускользает воля Эру. Но знай, что и такой исход возможен. И много худший, когда роа человека не выдержит вечной жизни. Мы показали тебе лишь один вариант из многих, ибо даже я не знаю всего, когда речь идет о судьбах людей. Я вижу не вписанные в книгу строки, но множество дорог – и те, кто идут по ним, всегда находятся на перепутье, и каждый перекресток открывает и стирает новую дорогу. Каждый растит свое древо смерти и посмертия сам, и это не конец, но дорога.

Он молчал, ничего не отвечая Валар, и обессиленно запустил руки в высокую траву, подражая привычкам живого тела. Призрачные нити колосьев и цветов льнули к локтям, и лишь сейчас Айканаро разглядел на высоких стеблях серебряный налет, подобный измороси.

«Но разве не могло быть хорошего исхода? Разве не могли мы сохранить себя в любви? Разве не сохранила себя принцесса Лютиэн и Берен?»

Намо лишь покачал головой, будто услышав его мысли.