Памятники средневековой латинской литературы X-XII веков

Однако кто из великих собирал целое войско из людей и собак, чтобы с помощью не столько своей, сколько чужой доблести сразиться с животными? А почему бы и нет? А вдруг он, так мощно снаряженный, убьет несчастного робкого маленького зайчонка? Если же его охотничий труд увенчается вдруг более славной добычей — оленем или, может быть, вепрем, — то раздается взрыв рукоплесканий, охотники вне себя от радости, голову жертвы и другие трофеи несут перед торжествующим победителем, и можно подумать, что в плен захвачен по крайней мере царь каппадокийцев, с такой силой горнисты и флейтисты славят победу. Мрачное же молчание возвещает, что убито животное женского рода или что добыча взята скорее хитростью охотников и капканами, чем их доблестью. Если же жертвой падет дикий козел или заяц, то это событие считается недостойным триумфа. Кроме того, ликующие звуки рога и флейты молчат все время от 8-го градуса Козерога до самых Близнецов[350]. Исключение составляет лишь тот случай, когда добычей станет волк или более страшный враг — например, лев, тигр или барс. Но такое событие, благодарение Богу, редко у нас.

Несмотря на это, большая часть года занята различными интересами охоты. У албанцев же в Азии есть собаки, которые сильнее львов; благодаря храбрости собак и своему охотничьему умению албанцы боятся львов не больше, чем самых робких зверьков. Ибо ни одно из диких животных не сравнится в силе и отваге с этими собаками. Их завез из Италии в Азию после победы над трехголовым чудовищем Герионом Геркулес, передав им силу, одолевавшую львов. К тому же эта бойня требует искусства и творит искусство; она имеет и своего творца, который «прыгает как акробат, и ножом работает спешно»[351]. Он чудодействует то узким кинжалом, то притупившимся охотничьим ножом, и нельзя не поражаться ему, если выпадет случай присутствовать при этом священном обряде. Однако будь осторожен, не ошибись как-нибудь, разговаривая с ними на их охотничьем языке; так как тебя или будут порицать, или объявят полным невеждой, если ты не будешь знать всех их выдумок.

В наше время знание образуется из занятий благородными науками; это оно закладывает основы нравственности, указывает кратчайшие пути к высшему блаженству, которого, как учили наши предки, можно достичь лишь восхождением по трудному пути добродетели.

Галлы смеются над жителями Иллирии и Лигурии, утверждая, будто они составляют завещания, созывают соседей, умоляют о вооруженной защите, если их границам угрожает черепаха, которую нужно отогнать. Это мнение о них составилось из признания того, что никогда никакое нападение не застигнет их неподготовленными. Каким же образом наш народ до сих пор избежал осмеяния, если он с еще большим шумом, более мучительными волнениями и не считаясь с крупными расходами время от времени объявляет настоящую войну диким животным?! При этом с меньшей жестокостью преследуются те животные, которых человеческий род справедливо считает злейшими своими врагами. Волк, лиса, медведь и другие дикие животные оставлены в покое, в то время как прочих безжалостно убивают, не боясь, на глазах у ловчих. Ганнибал, говорят, убил римлянина, который по его приказанию в единоборстве умертвил слона. При этом он утверждал, что тот был недостоин жизни, раз его можно было заставить убить животное. Но, вернее всего, он сделал это из зависти, не желая, чтобы пленник воспользовался славой редкого триумфа и опозорил животных, с помощью которых он, Ганнибал, внушал страх народам. Почему же тогда достоин жизни тот, кто не знает в жизни ничего другого, кроме суетного занятия свирепствовать против животных?!