Памятники средневековой латинской литературы X-XII веков

Спроси своих родителей, и они ответят тебе, твои предки, что они никогда не слышали о святом — охотнике. И не слишком обольщайся тем, что Плацида, или иначе Евстахия, славного мученика, Бог посетил во время охоты, как ты уверяешь, ссылаясь на сочинение благочестивое, но не каноническое. Это было бы так же глупо, как славословить безумства преследователей церкви по той причине, что бывший среди них Павел, призванный затем к апостольству, наряду с другими стал одним из выдающихся проповедников Евангелия. И даже если были знаменитые люди, любившие охоту, — Александр, может быть, или Цезарь, — то вы никогда не найдете философа или просто мудрого человека среди этого народа. Разве были охотниками Сократ, Платон, Аристотель, Сенека, Соран или тот Архит[357] из Тарента, который прославился чудесами не только в собственном городе, но и во всем мире, приковав к себе восхищенное внимание всех? Равным образом и обратившись к тем из наших отцов церкви, кто выделяется и истиною учения, и примером добродетели, и весом веры, мы не можем сказать, чтобы Августин, Иероним, Лаврентий, Винцент или еще кто-нибудь из этих людей был одержим безумной манией охоты.

Печальные примеры нашего времени также научили нас остерегаться этого рода беспокойной деятельности, так как Божеский гнев не раз настигал нашу знать во время охоты. Ибо тот, кто жил, пока мог, как зверь, часто и умирает, как зверь. Рука Господа не пощадила и самих королей, нанеся им за их дурные наклонности заслуженный удар и достойнее наказание. Мы обходим молчанием имена и обстоятельства не из-за того, что их недостает, — скорее, их слишком много, — но для того, чтобы не причинять чрезмерной боли израненным сердцам оплакивающих, бередя еще свежие раны. И впрямь, перед нами множество таких примеров.

Некоторые, охваченные этой суетной страстью, дошли до такого крайнего безумия, что стали врагами природы. Забыв свое человеческое призвание и презрев суд Божий, они совершают насилие над дикими животными, подвергая образ Божий изощренным пыткам. Для защиты животного они не побоялись погубить и человека, искупленного кровью единородного сына Господня. Диких животных, которые суть часть природы и становятся законной собственностью тех, кто их добыл, дерзкий человек осмеливается присваивать себе даже под неусыпным Господним оком. И он отстаивает свое право над всеми, где бы они ни существовали, так, словно вся вселенная была бы у него в ловушке. И это особенно удивительно, так как их же указы часто называют преступлением устройство силков для птиц, использование арканов, заманивание их звуками или свистом и применение каких бы то ни было ловушек. А наказание за это — отобрание имущества, лишение члена или даже жизни. Ты ведь сам слышал, как было сказано, что птицы небесные и рыбы морские принадлежат всем, но те, которые требуются для охоты, где бы они ни летали, принадлежат королевской казне.

Земледельцы опасаются идти на свои поля, пока там на свободе бродят дикие животные. Чтобы расширить для них выгон, земледельцев лишили их посевных земель, у съемщиков отняли участки, у овец и рогатого скота — пастбища. Пчелиные ульи были выброшены с цветущих лугов, самих же пчел пустили летать на свободе. Ты прав, говоря, что хотя овод и другие летучие твари изводят не диких зверей, а любимцев власти, те со всей своей властью не могут от них избавиться: даже комар, вооруженный против человека, направляет свое острое жало и против зверей. Так что, если бы ты был здесь, ты был бы вынужден платить выкуп за посевы, или терять их год за годом. Попробуй выбрать, какое из справедливейших прав гражданина тебе предпочесть — имущество или жизнь, и ты рискуешь потерять и то, и другое. Если какой-нибудь охотник поскачет через твои владения, то незамедлительно и с полным уважением предложи ему все, что у тебя есть дома, и купи ему то, чего у тебя нет, но есть у соседа, не то он отнимет у тебя это сам по собственному указу с твоего позволения или без него, да еще без всякого уважения и почтительности привлечет тебя к ответу за государственную измену перед судом сотни, перед шерифом, перед наместником или даже перед королевским судьей. Ибо казна обогащается, в то время как семья вынуждена брать в долг, чтобы выполнить свои обязательства как можно лучше.