Папуля

Таблетки были у Ричарда в сумке, все в одной коробочке. От депрессии, от бессонницы – отличаются формой и цветом, не перепутаешь. И те и другие меняют настроение, направляют его ненавязчиво, но ощутимо, словно партнерша, что ведет тебя в танце. Он нащупал коробочку во внешнем кармане сумки – вот она, здесь – и успокоился, расслабился.

Вагон заполнялся медленно. Новички, держа вежливую дистанцию, занимали места, доставали газеты – обстоятельно, будто готовились ко сну. Каждый – сама аккуратность, сама учтивость. Подносят ко рту салфетки, бесшумно сплевывают жвачку. Все равно не пройдет и часа, как все церемонии будут забыты – пойдут громкие разговоры по телефону, сквозь наушники будет просачиваться музыка, по вагону будут шмыгать дети.

Хмурая девочка с отцом застряли в проходе – ждали, когда впереди пассажир закинет наверх чемодан. Девочка уставилась на Ричарда; между бровей у нее краснел свежий прыщ, будто третий глаз. На вид ей было лет четырнадцать – всего на несколько лет моложе Роуэна, но детского в ней намного больше. От ее неприятного, чересчур упорного взгляда Ричарду стало не по себе, и он уткнулся в телефон.

Связь в туннеле была плохая, на экране ни одной «палки», но когда поезд тронулся, сеть появилась. Он перечитал сообщение от Пэм. Потом – письмо от адвоката, где тот рекомендовал консультанта. Она настоящий профессионал, – писал адвокат. – Блестящий. И ни строчки от Аны. Бедняжка Ана, он испортил ей выходные! А она так старалась быть хорошей девочкой. Наверняка ее преследует фраза, тянется перед глазами суровой бегущей строкой: будь хорошей девочкой, хорошей девочкой, хорошей девочкой.

* * *

Им с Аной было бы веселей, если бы удалось окунуться. Будь сейчас лето, они бы поплавали, но было уже не лето, в воду не зайти. Вот они и сидели, прислонившись к забору из плавника, которым кто-то огородил свой участок у моря. Песок был нагретый, светлый, а вода темная. Ана вяло держала его за руку, лицо ее затеняла белая шляпа с мягкими полями. Наверное, шляпу она специально для их поездки купила; при этой мысли Ричарда передернуло.

Обедали они в городе, обед тянулся бесконечно. Ричарду никак не удавалось поймать взгляд официанта, тарелки подолгу не уносили, а кому приятно смотреть на грязные приборы? Белое вино на вкус отдавало пылью. Ана вышла позвонить мужу, Ричард видел в окно, как она мерит шагами внутренний дворик. Лицо она спрятала в воротник.

Она вернулась за столик, отломила от булки, обмакнула в масло. И принялась жевать энергично, с удовольствием. Беседу направляла она: работа, работа, «неудобный» жилец никак не освободит дом. Плохие новости: ее двоюродная сестра с Западного побережья тяжело больна. Ричард отвечал односложно, но Ана как будто не замечала и не спеша обедала; ела она спокойно, не набрасывалась на еду.

– Как там Роуэн? – спросила она. Ричард тогда ничего не знал, ему еще не звонили, и о сыне он говорил непринужденно: все у Роуэна в порядке, учится хорошо. На самом деле отметки Роуэна он видел лишь изредка, когда их присылала бывшая жена, хоть за учебу сына платил он.

Подошел официант, предложил десерт.

– Будем? – спросила Ана игриво, и официант ободряюще улыбнулся. Ричарду противно было подыгрывать Ане, отвечать на ее кокетство.

– Как хочешь, – сказал он небрежно, стараясь скрыть досаду, но Ана все равно почуяла.

– Ничего не приглянулось. – Она вернула официанту меню, состроив недовольную рожицу.

Не должна ты перед ним оправдываться, хотел сказать Ричард, официанту на самом деле все равно. И тут же устыдился своей черствости, потянулся к Ане через стол, сжал ей руку, и она просияла.

* * *

Муж ее уехал на выходные из города, и Ричард с Аной впервые ночевали вместе. Она обо всем позаботилась – холодильник набила продуктами, загрузила на ноутбук фильмы, да еще и шляпу эту купила. От напряжения у нее слегка воспалились глаза – небольшой конъюнктивит, который она старалась не выставлять напоказ. Каждые четыре часа она, запрокинув голову, капала в глаза антибиотик.

Ричард занимался тем, чем не следовало бы, – увивался за замужними женщинами, за теми из них, что поглядывали на него через стол, уставленный тарелками с бифштексами и букетами пионов, пока мужья развлекали своих соседок. Белье у них наверняка кололось на месте ярлычка, отрезанного, чтобы скрыть, что оно новое.

Эти женщины упивались своими страданиями, в тихие минуты после любви поверяли ему свои печали. Ана была другой – не смаковала свои слабости, проворно раздевалась, но никогда не снимала часов: замужней женщине нельзя терять счет времени.

Работала она агентом по недвижимости, и дом, где они ночевали, тоже значился в ее списке на продажу. Здесь раньше жила мать Ричарда, а после ее смерти дом перешел к нему. У матери он гостил редко и неохотно, и теперь ему не терпелось избавиться от этого дома.