Уединившись в спальне наверху, Ричард снял брюки, почесал волосатую грудь. Он остался в трусах – белых хлопчатобумажных, Ана такие терпеть не могла – и укрылся вместо одеяла простыней. И где только Ана этот фильм откопала, и разве похож он на любителя черно-белого кино? Ему же всего пятьдесят. Точнее, пятьдесят один. Он задремал.
– Эй! – Ана трясла его за плечо. – Ричард!
Он расслышал ее голос смутно, как журчанье ручейка вдалеке, но глаз не открыл.
– Телефон, – сказала Ана громче. – Подойди.
Телефон зазвонил, рассказывала она Ричарду, она не обратила внимания, но звонили еще два раза. Ричард вскочил, машинально схватил телефон: Пэм, три пропущенных. Он посчитал, который час в Санта-Барбаре – только десять вечера. А здесь час ночи – Роуэн, что-то стряслось с Роуэном. Ричард, еще полусонный, лишь начал осознавать свою тревогу.
– Все хорошо? – спросила Ана, и он дернулся; он и забыл, что она здесь – чужая женщина, сидит на его постели, смотрит воспаленными глазами.
Он спустился на кухню перезвонить Пэм.
– Ричард, наконец-то! – Трубку она взяла после первого гудка. – С ним все хорошо, жив-здоров. – И Ричард твердил себе, что так и думал, а перед глазами проносилось, словно в фильме ужасов, все, что могло случиться с его сыном. – Звонили из школы, я ничего не поняла, они толком не рассказывают. Он жив-здоров, но кто-то из нас должен приехать. Что-то случилось – драка или что-то вроде.
Ричард ответил не сразу.
– Я спал, прости.
Пэм вздохнула.
– Я до понедельника не смогу вырваться, – объясняла она. – Для чего строят школы у черта на рогах?
– Но ведь с ним ничего не случилось.
– С ним-то нет, а вот кто-то другой, похоже, пострадал. А он вроде как замешан.
В детстве Роуэн боялся драк – забьется в угол и сидит там, сжавшись в комок.
– Удалось с ним поговорить?
– Из него слова не вытянешь. Дело темное.
Ричард застыл, потирая переносицу.
– Они там, в этой треклятой школе… – проговорила сквозь слезы Пэм. Тут Ричард заметил в дверях Ану – та скромно потупилась, сделав вид, будто не слушает.
– Я приеду, – перебил он Пэм. – Уже собираюсь.
Ана встрепенулась – это касалось ее, и ей не удалось скрыть разочарование.
Странное дело, он успел забыть, как движется поезд. Этим поездом он часто ездил, когда служил в министерстве финансов, десять лет назад. Экспресс, где у постоянных пассажиров были излюбленные места. Поезд с радостным шумом летел вперед, мимо проплывали простенькие дома-коробки, зеленые квадраты газонов, кусты, подстриженные, как солдаты, под одну гребенку. Когда-то в школе, где учился Роуэн, всех учеников стригли на один манер. И все носили форму – темно-серую, из камвольной шерсти, с медными пуговицами в два ряда. Но с тех пор прошло полвека, теперь в школе ни намека на военщину – не школа даже, а площадка молодняка, где пережидают годы перед поступлением в Лигу плюща или гуманитарный колледж, – все надежды возлагаются на колледж, лишь бы тебя приняли. А школа – это как приглашение на праздник, где праздник – вовсе не главное. Роуэна, к изумлению и радости Пэм, взяли в престижный колледж, куда он и не мечтал попасть; сайт у них был серьезный: строгие цвета, целый лабиринт фотографий, цитаты курсивом.
Роуэн хотел изучать международные отношения, но, видимо, для него это означало заграничные поездки и пьянки. Работой Ричарда он не интересовался, разве что иногда полюбопытствует.
– Сколько ты зарабатываешь? – спросил он однажды.
Ричард подумывал соврать; возможно, в других семьях на этот случай в ходу хитрая арифметика, замешанная на морали. Он сказал Роуэну правду, чуть приукрасив, – наверняка в этом году дела пойдут в гору; Роуэн как будто остался доволен, призадумался, и взгляд у него стал холодным, взрослым.
Давно уже Ричард не думал так много о сыне, не беспокоился о нем так сильно. Позванивал ему изредка или писал сообщения, но переписка быстро выдыхалась, ответы Роуэна становились все короче.