Париж слезам не верит

— Проклятые картины. — На лице Веллингтона отразилось всё презрение солдата к изящным искусствам. — Бог меня наказал. Сказано: не бери чужого. Или как там?

— «Не желай дома ближнего твоего; ни жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего», — прочёл на память Воронцов.

— Вот именно. Гнили бы себе на дороге! Не было там ни волов, ни ослов, ни тем более жены. Да к тому же я сомневаюсь, что Жозеф Бонапарт мне ближний. И всё же… в общем, взял я их не в прок.

— Артур, я не понимаю. Что вы взяли?

Герцог жестом пригласил Михаила Семёновича в следующий за пострадавшим зал. Это была уютная угловая диванная, вся сплошь заставленная и заложенная множеством холстов, рам и их остатков. Грязные, в побелке, иные рваные, иные с сильно попорченным красочным слоем, картины лежали на полу, на окнах, на диванах, были прислонены к стенам. В жизни своей Воронцов не видел живописной коллекции в таком бедственном состоянии. Он наклонился, поднял с полу небольшой по размеру офорт, заключённый в расколотую ореховую окантовку.

— Тинторетто, — протянул граф, разглядывая итальянский пейзаж, словно снегом припорошённый штукатуркой.

— Вот, — с обидой выдохнул герцог. — Вы в этом хотя бы разбираетесь. Я нет. Майкл, умоляю, у меня есть список. Вы мне скажите, много тут… ценного?

Он с надеждой смотрел на графа. Вероятно, в глубине души Веллингтон всё ещё сомневался, что мазня из собрания короля Жозефа чего-нибудь да стоит. Герцог принёс из кабинета список, и вместе с гостем уселся на диван у окна. Михаил развернул лист.

Веласкес, Рубенс, Гойя, Рафаэль, Тициан, Веронезе, Пуссен… Всего двести штук. Они попали к Уэсли случайно. С 1808 года Артур воевал в Испании. Там Бонапарт сверг короля Карла IV и отдал трон своему братцу Жозефу. Десять тысяч англичан топали с севера к Мадриду. Их высадили и откровенно бросили. Без снабжения. Местные жители резали французов сами и не видели в британцах освободителей. Хорошо, если не стреляли. Но и не продавали хлеба. Веллингтон помнил, как его солдаты пекли лепёшки на воде, собирали колосья с брошенных полей — благо последних в разорённой стане хватало — вышелушивали руками зёрна, от чего ладони горели и теряли чувствительность, и перетирали в муку между двух камней. От этого хлеба с грязью на зубах постоянно скрипело, а у половины корпуса был кровавый понос.

Артуру тогда хотелось выть от обиды на чиновников Военного министерства. «Сдохнуть мы здесь должны? Пришлите денег!» Однако вокруг простиралась чужая территория, через которую ни один обоз не имел шанса пробиться целым. Выход нашёл в Лондоне молодой банкир Натан Ротшильд. Он предложил снабжать армию прямо через Париж. Разве существуют границы для семейного гешефта? Почтенный папаша Мейер сидел во Франкфурте и считал барыши. Натан из Англии переправлял через пролив корабли с золотыми слитками. Соломон на французском побережье подкупал таможню и ввозил волюту на территорию империи. Якоб в столице Бонапарта менял слитки на чеки испанских банков. А Карл прятал чеки в горных тайниках на испанской границе и возвращался с расписками от Веллингтона. Так Артур получил 11 миллионов фунтов на прокорм озверевшей армии. Он был рад и сыт, но на всю жизнь запомнил: есть люди, для которых нет границ.

В Испании Уэсли провёл три года. И каждое лето бил по маршалу. Соулт, Массена, Мормонт. Наконец, в июле 1812-го пал Мадрид. Жозеф Бонапарт бежал, бросив багаж, казну и двести картин. Артур наткнулся на повозки с ними после битвы под Витториа и забрал как трофей. Теперь на троне восседал законный владыка испанцев король Фердинанд. Полотна следовало вернуть…

— Мои офицеры не слишком смыслят в таких делах, — бубнил над ухом Михаила Веллингтон. — А этим хитрым визитёрам из правительства дрожайшего короля Луи я ничего не сказал. Но всё же надо знать, каков ущерб. Смогу я заплатить за эту мазню?

— Нет, — отозвался Воронцов.

— Даже если продам особняк в Лондоне? — поразился герцог. — Знаете, у меня очень неплохой особняк. Конечно, будет жалко. Но дело чести…

— Артур, — Михаил Семёнович повернулся к Веллингтону и взял его за руку, — вы не сможете расплатиться, даже если продадите себя в рабство гребцом на галеры. Эти полотна бесценны. В прямом смысле. Их стоимость посчитать нельзя.

Лицо герцога вытянулось. Кажется, до него только теперь во всей полноте дошёл смысл произошедшего.

— Damn it! — не сдержался он.

Несколько минут Веллингтон смотрел на искалеченное собрание новыми глазами. И эти тряпки с масляной краской могут его погубить? Что в них такого? За что? Он ведь честно хотел вернуть!

— Что же делать? — протянул Веллингтон, обращаясь скорее к себе, чем к собеседнику. Голос его был потухшим. — Майкл, я вас искренне прошу, не говорите никому. Пока. Я что-нибудь придумаю…

Что тут можно было придумать? Нарисовать картины заново?

— Артур, — Воронцов подёргал герцога за рукав, — мне вот что пришло в голову: в Париже полно безработных художников. Из Академии. Учеников великого Давида.

— Того, который разорвал льва?

Михаил вздохнул.