Париж слезам не верит

— О! — Аграфена сделала страшные глаза. — Это его новая любовь, Лидия Жеребцова. Уже все заметили. Он перед нею просто немеет. Очаровательная крошка! Но себе на уме. Троюродная племянница супруги Нессельроде. Словом, седьмая вода на киселе. Дядя ей, конечно, помог пристроиться. Она фрейлина великой княгини Александры Фёдоровны. Лидия хоть и хорошего рода, но почти без приданого, во всём зависит от Карла Васильевича…

— Подождите, подождите! — взвыл Закревский. Он не понимал, как женщины способны выпалить столько сведений за раз. — Значит, князь Волконский влюблён?

— Натурально.

— А его супруга?

— Я вас умоляю!

— И эта коротышка близка к Нессельроде?

— Ну, таких подробностей я не знаю, — смутилась Аграфена.

— Не в том смысле. Дядя ею управляет?

— Он её содержит. Без его милости ей некуда идти.

— А почему вы думаете, что она себе на уме?

— Весьма заметно. Крутит с мужем и в прекрасных отношениях с женой. Впрочем, это часто бывает… Но тут другой случай. Вы знаете княгиню. Она никого не считает себе ровней. Разве только принцев крови. Втереться к ней в доверие, да ещё запросто ездить в дом, это надо уметь!

— Мадемуазель Жеребцова ездит в дом Волконских? — поразился Арсений. Он недаром искал Толстую! Правда, выспросил у неё совсем не то, на что рассчитывал, ну да не беда. — Часто?

— Я служу у них привратником? — фыркнула Груша. — Говорю то, что все говорят.

— Жаль, нельзя узнать, когда эта крошка бывала у княгини в последнее время, — протянул генерал.

Толстая задумалась, наморщила носик, покусала губку и при смене фигур вдруг заявила:

— А это вовсе не трудно!

Арсений весь обратился в слух.

— Её светлость, как вы, должно быть, заметили, немного… того. Иной раз себя не помнит. Так вот, доктор ей посоветовал всё записывать. Для концентрации памяти. Вести дневник по числам. Иметь особую тетрадь, где помечать, что она куда положила, кто ей что подарил. А то бедняжка видит вещь и не знает, откуда взялась. Вздумает кому-нибудь презентовать, ан уже дарёное…

— Груша, что ты хочешь предложить? — поторопил даму Закревский.

— Что по этой тетради можно узнать, когда у Волконской была Лидия. Её светлость и визитёров записывает. А коль скоро она очень высокопоставленная дама, то такие календари скоро у всех тут войдут в моду.

Арсений призадумался. Знакомство с записями княгини было делом соблазнительным. Но он сразу отмёл возможность получить их через Петрохана. Почтёт вмешательством в дела семьи — и будет прав. Генерал не хотел заранее причинять князю боль. Изобличить Жеребцову пока нечем. Прийти с голыми подозрениями относительно жены и любовницы — оскорбить хуже некуда. И так человеку тошно.

Значит, предстояло действовать через слуг. Грустная насмешка судьбы крылась в том, что иных денег на «тайную операцию», кроме вручённых Петроханом, у Закревского не было. Следовательно, придётся подкупать холопов Волконского на его же рубли.

Париж

Если вашего коня зовут Копенгаген, он датской породы и ему перевалило за второй десяток, вы в праве рассчитывать на его спокойный нрав. Веллингтон всегда был уверен в рыжем. Это красивое флегматичное животное досталось ему в 1807 году во время датской войны. С тех пор они не расставались. Жеребец был смирный, не боялся корабельной качки, не кусался, не лягался, обладал удивительной выносливостью — это выяснилось уже в Испании — и ел, что давали. Воюя в Пиренеях, Артур сам вышелушивал для него зёрна из колосьев и делился своей порцией. Ему казалось, что конь понимает и благодарен хозяину.

Назвать жеребца в честь побеждённой столицы датчан Уэсли придумал сам — это была самая удачная его шутка. Впрочем, как и война, не занявшая трёх дней. Нельзя позволять Бонапарту иметь базу на Балтике, а потомки викингов подписали с ним союз. Трусы! За это генерал Уэсли, победитель индусов, отнял у них столицу. И коня. Самого лучшего в мире.

Сейчас старина Копенгаген рысью бегал по кругу. Берейтор держал его на длинном поводе и старался не подстёгивать, позволяя жеребцу самому выбирать скорость бега. Окна герцогского будуара глядели как раз на вольт, и Веллингтон время от времени бросал на улицу рассеянный взгляд. Ему хотелось самому подержать коня на поводе, герцогу чудилось, будто жокей слишком дёргает и натягивает ремень…

Не тут-то было. Их сиятельство вздумали стричь. И не просто стричь, а стричь по-новому, чтобы от наполеоновской чёлки не осталось и следа. Когда тебе за сорок, модная причёска раздражает. Он не мальчик! Могли бы уважать его вкус! Однако и дипломаты британской миссии, и адъютанты, и даже регент в личном письме усердно намекали на необходимость избавиться от проклятой пряди на лбу. Что скажут люди, видя, как победитель Бонапарта подражает его облику? Никому Артур не подражал! Просто волосы у него росли прямо, из них нельзя было сделать ни кок, ни хохолок. Или ему прикажут в походе завиваться щипцами!

Сидя перед высоченным зеркалом, замотанный от шеи до пят с белую простыню, Веллингтон ненавидел себя. Как привидение, ей-богу! А куафёр вдохновенно вытворял на его голове уже четвёртый вариант coup de vent[15].