Париж слезам не верит

Закревский искал глазами Толстую и не находил её. Тронный зал в белой лепнине сиял хрусталём люстр, наборным паркетом, зеркалами в простенках окон. В нём колыхались облака муслина и атласа, двигались, сменяя друг друга, лёгкие ароматы цветочных духов, несомые мимо каждой дамой. В платьях из серебряных кружев, с алмазными лентами в волосах, с длинными бриллиантовыми серьгами они напоминали бабочек, заключённых внутрь волшебного фонаря.

Заиграли полонез, при первых тактах которого гости стихли и, как по команде, разбились на пары. Первым шёл император с графиней Нарышкиной. Арсений знал о ней. Прекрасная полька, дочь графа Четвертинского, повешенного во времена Костюшко, она воспитывалась в Петербурге, здесь вышла замуж и здесь поймала сердце молодого Александра в золотую клетку. Ради неё государь оставил нежную и преданную супругу Елизавету Алексеевну, которую все так любили… Пару лет назад ветреная Нарышкина наставила августейшему другу рога, он убивался, грозил ей опалой, но теперь взял себя в руки и демонстрировал великодушие — прощение без возврата к прошлому.

За императором чинно выступали ещё пар шестьдесят, они шли под музыку, выписывая по залу восьмёрку. Наконец генерал заметил и свою знакомую. Аграфену вёл граф Каподистрия. Высокий, тонкокостный, с белым валиком волос вокруг лба и чёрными живыми глазами он выглядел очень аристократично. Арсений понимал, что сравнение не в его пользу, и сердился. Ему не нравился грек, он инстинктивно не доверял таким типам, хотя не мог сказать, что послужило причиной неприязни: подозрения в шпионаже или тот факт, что Каподистрия спит с Толстой.

Пары несколько раз прошли мимо него, прежде чем музыка стихла. Груша заметила Закревского и кивнула ему на ходу. Она остановилась у противоположной стены, и была тут же окружена кавалерами. Только сейчас Арсений понял: чтобы поговорить с ней, её придётся ангажировать. А плясать он был не мастак. Но дело есть дело. Заиграли котильон, и генерал храбро ринулся через зал. Однако Аграфена была перехвачена кем-то из великих князей. Пришлось снова отойти в сторонку и дожидаться. Мазурку она протанцевала с британским послом лордом Каткартом, контроданс — со стариком Мордвиновым… Неугомонная баба!

Арсений чувствовал, что начинает закипать. Когда в очередной раз скрипачи опустили смычки, он даже не пытался догнать ускользающую Афродиту. Она, как пена морская, исчезала буквально с ладони. Однако Груша нашла его сама. Видно, ей наскучили остальные, и мадемуазель Толстая без всякого стеснения отправилась прямо к нему.

— А почему вы меня не приглашаете? — спросила она с подкупающей простотой. И протянула руку, которую он должен был подхватить. — Сейчас снова будет полонез.

«Слава богу!» — возликовал Закревский. Этот танец его вполне устраивал своей размеренностью. Как на параде.

— У меня к вам несколько вопросов, сударыня.

Аграфена кивнула. Они уже шли в паре, и Толстая возвышалась над ним на полторы головы.

— Мои слова покажутся странными… но, поверьте, мне нужно это знать… не сочтите за дерзость…

Груша пожала беломраморными плечами, изображая полное согласие.

— Когда-нибудь при вас граф Каподистрия называл имена Николаидиса, Уго Фосколо, графа Мочениго?

— Вы полагаете, мы много разговариваем? — лепестки её губ дрогнули в усмешке. — Наши дела иного свойства.

Арсений пропустил замечание мимо ушей.

— Напрягитесь. Это важно. А он случайно не рассуждал о Женеве?

— Ах боже мой! — вспылила Аграфена. — Да он всё время болтает то об Италии, то о Швейцарии! Разве я понимаю? Когда к нему приходят соотечественники, они общаются на родном языке. — Девушка чуть убыстрила шаг, чтобы их пара не сбилась с такта. — Нет, о Фосколо и Мочениго не слышала. Граф переписывается с каким-то Гульельмо Пепе. Я так поняла по разговорам, он там всеми командует, ну повстанцами, которые против султана…

— Командует, — кивнул Закревский. — Только не в Греции, а в Италии. Это один из главных карбонариев. Вам, сударыня, следует читать газеты.

— Вот ещё! — фыркнула Груша. — От них руки все в типографской краске!

Генералу пришлось согласиться. Газеты — дело грязное.

— Ну, теперь мы можем просто потанцевать? — мадемуазель Толстая смотрела на него сверху вниз.

Арсений расслабился. А почему бы и нет? В конце концов, последний раз на балу он был ещё перед войной. Его не слишком смущал рост дамы. Если присмотреться, всё со стороны выглядят комично. Вот, например, Петрохан. Ему, с кем ни танцуй — всё равно любая партнёрша ниже пояса! И сейчас Волконский, как нарочно, выбрал самую крошечную барышню в зале. Генерал знал, что в душе грозный начальник Главного штаба обожал всё маленькое, хрупкое, субтильное и деликатное. Например, турецкие кофейные чашечки, дюжина которых запросто умещалась на его здоровенной ладони, как на подносе. Коль скоро Пётр Михайлович имел привычку пить кофе на службе, то его слабость была известна подчинённым.

— А кто идёт в паре с его светлостью? — осведомился Арсений у Толстой.