Париж слезам не верит

Михаил Семёнович внутренне подобрался, приближаясь к креслам, где графиня, оккупировав круглый стол, азартно резалась со своими товарками в «Никитичны». Карты с хрустом летели на наборную столешницу, старушки радостно вскрикивали, выигрывая мелочь, и ворчали, когда удача выскальзывала из их морщинистых пальчиков.

— Ваше сиятельство, — начал Бенкендорф, кланяясь, — позвольте представить вам моего друга, генерал-лейтенанта, графа Михаила Семёновича Воронцова, о котором я вам вчера говорил.

Александра Васильевна сидела к ним вполоборота. Она величественно повернула голову, и граф должен был констатировать отсутствие семейного сходства. Это была женщина-великан. Полковая мортира. Ростом с часового у императорских покоев. Рядом с ней хрупкая Лиза казалась ребёнком. Полное и важное лицо госпожи Браницкой сохранило прекрасный цвет, её ясные голубые глаза под кустистыми бровями смотрели внимательно и как-то молодцевато. Тяжёлые белые руки могли принадлежать античной статуе, а не даме ближе к семидесяти.

— Боже мой, — вырвалось у неё при виде Михаила. — Как вы похожи на отца!

Воронцов был польщён и озадачен.

— Вы знали графа Семёна Романовича, мадам?

Казалось, она его не совсем поняла.

— Семёна Романовича? — переспросила почтенная дама. — При чём тут… Ах да, графа Семёна. Ну, конечно.

Михаил вспомнил, что Бенкендорф назвал её «властной и беспомощной», «капризной и впавшей в детство». Или как он там выразился? У старушки не всё хорошо с головой. Между тем Александра Васильевна смотрела на генерала во все глаза, буквально пожирая на месте. Если бы не её возраст, такое внимание к молодому мужчине было бы почти неприличным.

— Кати Сенявиной сын, — задумчиво протянула графиня. Недоверие сменилось на её лице подобием обиды. — Сенявиной сын…

— Ваше сиятельство, я вчера имел честь говорить вам об имении, — взял дело в свои руки Бенкендорф. — Граф изволит продавать земли в Белоруссии.

— Да, верно, — оживилась Браницкая. — Ты, Шурочка, что-то плёл весь вечер, не могу вспомнить. А велики ли имения?

— Бывшее воеводство под Полоцком, — отозвался Михаил. — Если ваше сиятельство благоволит заинтересоваться, я готов предоставить планы, описания и подушные сказки.

— Пустое, — оборвала графиня. — Буду торговать, тогда и посмотрю. А дорого ли просишь?

— Полтора миллиона.

Пожилая дама расхохоталась так, что зелёные ленты на её чепце задрожали в такт хрустальным подвескам жирандолей.

— Много мотаете, молодой человек, — заявила она без тени осуждения. — Да вам есть в кого. Приезжайте-ка к нам завтра после обеда, часам к пяти, вместе с бумагами. Сядем ладком и поговорим мирком.

Такое начало обнадёживало. Шурка незаметно подтолкнул друга локтем в бок.

— А теперь ступайте, потанцуйте, — благодушно махнула рукой графиня. — Нечего вам, молодым, возле старых колод тереться. Полно девок в зале у стен сидит!

Генералы покинули ротонду и снова очутились среди шумной кутерьмы.

— Пригласи Лизу на котильон, — зашипел Христофорыч. — Не стой столбом.

— Да не танцую я котильона, — с досадой цыкнул на него Михаил. — Очень шустрый танец. Вот будет полонез…

В это время их внимание привлёк шум из дальнего угла зала. Там происходила ссора, и не шуточная. К глубочайшему изумлению командующего, в ней участвовал его тишайший адъютант. Казначеев стоял навытяжку перед уланским генералом в новенькой сине-жёлтой форме Польского корпуса и сжимал в руках перчатку. Было очевидно, что он только что надавал ею противнику пощёчин.

К друзьям незаметно подошла Лиза, которая видела, как всё началось, и, понизив голос, рассказала следующее. Господин полковник сначала мирно скучал у стены. Потом его внимание привлекла группа разговаривавших, где был и этот поляк. Адъютант долго всматривался в него, точно не верил своим глазам. Потом весь вспыхнул, часто задышал, как будто его вот-вот хватит удар. Вышел на лестницу. Некоторое время отсутствовал. А когда вернулся, то был уже бледнее холста и совершенно спокоен. Он ровным шагом пересёк зал, крепко взял улана за локоть, развернул к себе и сказал:

— Здравствуйте, господин Малаховский. Не чаяли встретиться?

Поляк возмутился наглому нарушению субординации, стряхнул руку адъютанта и заявил:

— Не имею чести вас знать!

— Чести вы действительно не имеете, — ледяным тоном парировал Казначеев, — раз осмелились надеть русскую форму. А узнать меня нетрудно. Я один из тех пленных, которых вы не достреляли в Новоспасском монастыре.

Вокруг них немедленно образовался пустой круг.

— Это ложь! — вскричал Малаховский. — Я генерал-адъютант Его Императорского Высочества Константина Павловича!

— Известное дело, из кого адъютанты у его высочества, — неприятно рассмеялся Казначеев. — Я вас вызываю. — И для пущей наглядности, чтобы уж никак нельзя было отвертеться, съездил перчаткой по физиономии генерала.