Хорошее у графа оказалось оружие. Ай да братья Коминаццо! Итальянская работа! Малаховский дёрнулся и сел на землю. Как, бывает, садятся шарнирные куклы с подрезанными верёвками. А потом стал заваливаться на бок, выбросив вперёд руку и продолжая жать на курок, словно из пустого пистолета всё ещё могла вылететь пуля. Отшвырнув от себя бесполезное оружие, Казначеев зажал обеими руками рану на бедре и поспешил к генералу. Если бы тот оказался жив, по всем правилам, адъютант вынужден был бы позаботиться о нём. Стыдно сказать, но Саша молился, чтобы поляк был мёртв.
Так и случилось. Пуля ударила в грудь и, вероятно, разорвала сердце. Похвалить себя за меткость полковник не мог: он целился в голову. Приписать удачу следовало чистой случайности. Или вмешательству Провидения. Что Саша и сделал. Он нагнулся над противником, чтобы, как полагается, осмотреть рану и послушать, нет ли слабого стука. Хотя заранее знал, что нет. Но кодекс… Он расстегнул белый генерал-адъютантский мундир, на котором кровь выглядела отталкивающе яркой. Тонкий холст рубашки уже взмок и затрещал под пальцами. Руки полковника наткнулись ещё на что-то плотное, тоже испачканное кровью. Оно лежало между мундиром и рубашкой в небольшом батистовом мешочке, приколотом булавкой к подкладке. На ощупь это была бумага.
Нехорошо обирать покойников, но в Казначееве заговорил штабной. Перед ним был враг. У врага пакет. Саша живо извлёк мешочек, схваченный на живую нитку, разорвал край и достал оттуда продолговатый конверт с сургучной печатью бурого цвета. Приглядевшись, он понял, что на ней оттиснут всадник с поднятым над головой мечом — герб Великого княжества Литовского. Несколько мгновений Казначеев колебался, потом надломил сургуч. Лист был продольно согнут и сложен три раза. Правый нижний край пострадал от пули, поле во многих местах запачкала кровь. Кое-где чернила поплыли, но не настолько, чтобы смазать текст. Некоторое время адъютант подержал письмо на ветру, давая ему просохнуть, а потом поднёс к лицу. Оно было написано по-французски.