Париж слезам не верит

Вошедший церемонно поклонился. А когда граф указал ему на стул, остался стоять, как бы подчёркивая: они были и остаются врагами, снисходительность победителя неуместна. Во всём его облике сквозила какая-то нервная щепетильность. Воронцов обратил внимание на старенький фрак с засаленными лацканами и безупречно застиранные воротнички. Было видно, что внешняя опрятность давалась господину Ожеро не без труда. Однако посетитель из последних сил старался скрыть, что нуждается.

— Ваше сиятельство, — произнёс он. Голос у него был мягкий и спокойный. — Совершенно случайно до меня дошли слухи о вчерашней дуэли. Не стоит удивляться, в Париже новости за час становятся общим достоянием. Я имел несчастье знать господина Малаховского в Москве. Я видел то, что происходило в этом монастыре. Вот, — гость протянул Воронцову, несколько листов, исписанных каллиграфическим почерком, — мои показания. Возможно, они подтвердят перед судом слова господина Казначеева и тронут сердце вашего государя.

С этими словами он поклонился и собирался уже идти, но граф остановил его. Михаил Семёнович встал, вышел из-за стола и, приняв бумаги, протянул гостю руку.

— Господин Ожеро, мне трудно выразить вам свою благодарность. Без сомнения, то, что вы здесь изложили, будет принято во внимание императором и смягчит участь моего адъютанта.

По хмурому лицу посетителя мелькнуло подобие улыбки. Было видно, что давняя история мучила его, и вот теперь явился случай развязаться с угрызениями совести.

— Генерал Малаховский подлец, — заключил он. — Но там было много подлости.

— Согласен с вами, — кивнул Михаил Семёнович, выжидая, что ещё скажет гость.

И тут Ожеро прорвало:

— А знаете, — с неожиданным вызовом бросил он, — я тоже был в плену, после Березины. И с нами тоже не церемонились.

— Не стану спорить, — вновь кивнул Воронцов. — Но не мы к вам пожаловали.

— Но вы сейчас стоите в Париже!

— Не имею причин извиняться. — Граф сухо кивнул.

Ожеро снова повернулся к двери, чтобы уйти, но хозяин кабинета ещё раз удержал его.

— Вы родственник маршала?

— Брат.

— Поддерживаете с ним связь?

— Как? — Гость пожал плечами. — Он в Голландии. Границы перекрыты.

— Не все. — Воронцов усмехнулся. — Хотите написать ему письмо?

На лице Ожеро отразилось недоверие.

— Услуга за услугу, — подбодрил его Михаил Семёнович. — Я желал бы отплатить вам добром. Из Мобежа мы свободно обмениваемся почтой с голландской стороной. Я могу послать курьера.

Было видно, что Ожеро колеблется.

— Это слишком щедрый подарок, — протянул он.

— Не слишком, за голову моего адъютанта. При изложенных вами обстоятельствах государь, скорее всего, закроет глаза на поединок.

Воронцов указал гостю на стул возле круглого столика, подал бумагу и перо. Чернильницу Ожеро взял сам, руки у него слегка подрагивали. На несколько минут он задумался, потом склонился и начал что-то быстро писать. Вероятно, гость нервничал и с трудом мог отрешиться от присутствия постороннего, поэтому послание вышло недлинным. Закончив, Ожеро аккуратно согнул лист в конверт, граф ссудил его сургучом, и письмо было готово. На внешней стороне гость весьма красиво вывел свой адрес: гостиница «Шартье», Вандомская площадь — и протянул командующему.

— Вы меня крайне обязали, ваше сиятельство.

— Обяжу, когда придёт ответ, — улыбнулся Воронцов.

Они простились чуть теплее, чем встретились. Графа не оставляло ощущение, что он ещё услышит об этом человеке.

Глава 8. Приятные знакомства

Париж

Лизины бриллианты закладывать не понадобилось. Деньги пришли быстро, и сделка состоялась в течение двух недель после памятного разговора в Сент-Оноре. За это время граф посетил особняк Браницких не раз. Так уж получилось, что разговаривал он, главным образом, с барышней, которой грозная матушка давно передоверила все дела по хозяйству. Лиза свободно разбиралась с купчими, закладными, планами имений, ревизскими сказками и отчётами управляющих.

— Не бог весть какая кухня! — повторяла она, раскладывая по порядку бумаги Михаила Семёновича. — Тут нет ничего сложного, вы мигом всё поймёте.

При подробном знакомстве с собственными документами Воронцов был вынужден согласиться. Хорошо ещё, что мадемуазель Браницкая не делала из своих познаний святая святых ордена домохозяек.

— А ваша матушка разве не соизволит почтить нас присутствием? — осведомился гость во время повторного визита, когда они с Лизой расположились за тем же столиком в той же гостиной, где старая графиня устроила ему разнос.

— Соизволит, соизволит, — кивнула Лиза. — Как только найдёт в себе душевные силы. Она трусит. Наговорила вам колкостей и не знает, как теперь извиниться.

— Ей вовсе не нужно извиняться, — смешался граф.

— Нужно, — покачала головой девушка. — Вы просто не понимаете, поскольку живёте вдали от старых родственников. Пожилым людям, как детям, нельзя давать распускаться. А то они измучат и себя, и других. Моя мама — честный и порядочный человек. Она сможет взять себя в руки.