Париж слезам не верит

Москва уже расстилалась перед ними. В отдалении маячила кора крыш, нет-нет да разрываемая изящными силуэтами дворцов с колоннадами, тонкими пиками колоколен, большими просторами зелёных садов и незастроенных пустошей. Тысячи куполов горели сусальным золотом. А посреди всего этого разнообразия, как на блюде, лежал красный пояс Кремля, отделённый от остального мира синеватой подковой реки. С расстояния не было слышно ни криков, ни лязга тележных колёс, и картина могла показаться умиротворяющей. Но стоило приблизиться, и ровный гул, долетел до спутников из недр Первопрестольной. Ещё немного — стали слышны отдельные голоса, грохот, стук, плачь и потоки брани. Словно в город уже вступил неприятель, и шёл погром.

На улицах лежали мёртвые и раненые солдаты. Не останавливаясь, шли телеги с добром. Люди, держась за оглобли повозок, волокли на себе скарб. То и дело, кто-нибудь из них крестился, всхлипывал, длинно выругавшись, сбрасывал пожитки и начинал подбирать страждущих. Везде толпился народ. Кое-где шайки мародёров уже грабили дома. Услышав, что армия уходит, Ростопчин призвал москвичей взять в руки оружие и самим встретить Наполеона в воротах города, для чего и открыл арсенал. А заодно и тюрьмы. Стоит ли говорить, кто и зачем разобрал палаши с фузеями? Вооружённое ворьё хозяйничало на улицах. На богатые подводы, шедшие без охраны крепостных, нападали и растаскивали на глазах у хозяев.

— Так мы, пожалуй, до дому не доберёмся, — с сомнением бросил Воронцов.

— До какого дома? — едва шевеля языком, переспросил Фабр. Он так устал, что держался в седле только благодаря шарфу, связывавшему его со спутником.

— До моего дома, — отозвался генерал. — Э-э, давай подтянись, немного осталось. Знаешь, где Немецкая слобода?

Алекс мотнул головой. Он жил в Питере.

— Заодно и посмотришь.

Посмотреть было на что. Немецкая слобода уже горела. Тушить оказалось нечем, потому что расторопный Ростопчин, бросив в городе двадцать пять тысяч раненых, ухитрился вывезти все пожарные снаряды: вёдра, брандспойты, топоры, крючья. Графский дом один, как белая скала, вздымался среди общего хаоса. Вокруг него стояли уже загруженные около сотни подвод, прибывших, как позднее узнал Фабр, из имения Андреевское, чтобы забрать библиотеку, картины, ковры, золотую и серебряную посуду, мебель…

— Сгружайте! Сгружайте! — закричал Михаил. — Ну, живее! Людей берём! Поднимайте, кто лежит на улице!

Его не сразу узнали. А когда догадались, что это барин, бросились исполнять приказание. Вокруг прыгал только козлоногий старичок-управляющий, повторяя со слезами в голосе:

— Батюшка, а холстину-то куда? Холстину?

— Какую холстину? — не понял Воронцов.

— Да размалёванную? — Управляющий ткнул пальцем в сторону какого-то натюрморта.

— В печку её! — отрывисто бросил граф. — Слышь, Терентич, давай, ради бога! Спешить надо!

Бубня под нос что-то вроде: «Молодо-зелено! Да разве ж, батюшка Лександр Романыч позволил бы!» — старик снова взялся распоряжаться и теперь уже грузил раненых.

— Всех! Всех! Плотно укладывайте! Не выезжать порожними! — Михаил опять почувствовал себя командиром. Он развязал шарф, соединявший его с Фабром, велел перенести их в коляску, выгнать из конюшни всех лошадей и раздать тем из раненых, кто кое-как мог держаться в седле. — Ребята, не отставайте! Движемся в Андреевское!

Коляска тронулась. Их шатало на ухабах, бросало друг на друга. Алекс со страхом подумал, что запачкает кровью внутренность такого дорогого экипажа. Но посмотрел на графа, который усилием воли удерживал себя в сознании, и понял: где чья кровь на обшивке — не разобраться — оба изрядно увозили рессорное английское чудо. «Мы спасены! — билось у Фабра в голове, когда город остался позади. — Спасены!»

В это время за спиной у отступавших раздался оглушительный взрыв — это взлетел на воздух пороховой магазин, и столица, которая уже в нескольких местах горела, запылала почти вся. Идущие никак не хотели верить, что пламя пожирает Москву, и передавали из уст в уста, что занялось какие-то большое селение между городом и хвостом войска. Ехали весь день, а к ночи свет от пожара стал таким ярким, что Воронцов, подобрав на дороге какой-то обрывок газеты, вздумал его почитать для разнообразия.

Утром Бог послал графу лекарей. Два врача и фельдшер застряли на обочине дороги в колымаге, у которой отвалилось колесо.

— Ага, — сказал Михаил Семёнович, прокурорским взглядом окидывая подводу. — Попались. Тяните-ка их, ребята, в нашу колонну.

Крепостные Воронцова мигом приладили соскочившую ось и, не обращая внимания на протесты медиков, пристроили их повозку к своим телегам.

— Нишкни, — цыкнул на лекарей старик Терентич. — У нас тута цельный гофшпиталь.