Париж слезам не верит

Приняв такое решение, Михаил Семёнович ещё больше помрачнел, ибо совершенно не хотел надолго задерживаться в Мобеже. Но делать нечего. Полсотни казаков под предводительством есаула было отряжено для поисков злополучного потомка крестоносцев.

На рысях путь они проделали даже быстрее, чем предполагали — за шесть часов. Только под конец маленько заплутали, выведывая у местных тропку до замка Мюзе. Граф всю дорогу молчал, но когда надо было разговаривать с лягушатниками, свешивался с седла, поскольку казаки по-здешнему так за три года и не научились.

Замок оказался на поверку усадьбой — без древних стен и романтических развалин. Зато с лужайками в регулярном стиле и деревцами-пирамидами. Его остроконечные голубоватые крыши нанизывали серые пухлые тучи на шпили или взрезали им брюхо фигурками флюгеров. Чтобы не пугать окрестных жителей, Воронцов оставил отряд за рощей в излучине реки, а сам поехал вперёд по дороге, надеясь выведать у встречных, не видали ли они чужака. От него шарахались, хотя облик генерал имел самый мирный, а его правую руку украшала белая повязка — знак благих намерений — какую носили все представители иностранных войск во Франции.

К счастью, ему повезло. Объезжая замок по широкому кругу, граф заметил издалека тёмную фигурку на поросшей травой насыпи. Вероятно, в прошлом здесь проходил ров, а над ним возвышался вал. Дав лошади шенкеля, Воронцов приблизился. Так и есть. Фабр сидел на насыпи спиной к замку и вытрясал себе в рот последние капли из горлышка зелёного штофа.

«Ещё не хватало! — подумал Михаил. — Он напился!»

Однако Алекс пребывал в том состоянии, когда, сколько ни влей, всё мало. От злости он не мог опьянеть. Хотя, видимо, пытался давно.

— Доброе утро, Александр Антонович, — обратился к нему граф, едва сдерживая злость. — Рад видеть вас в добром здравии. Разрешите осведомиться, что вы тут делаете?

От звука его голоса Фабр вздрогнул и поднял голову. На его лице не отразилось удивления. Скорее нечто похожее на жалость. Он считал, что английская сдержанность только мешает командующему выражать истинные чувства. Сейчас Михаилу Семёновичу хотелось надавать подчинённому пощёчин, наорать на него и натопать ногами. Чего Алекс, по собственному разумению, вполне заслуживал. Но Воронцов давил в себе столь низменные желания и страшно гордился властью над собой. На деле же рано или поздно это должно было привести к взрыву. И повезёт тому, кто окажется подальше от эпицентра.

— Так что вы тут делаете, сударь? — ледяным тоном повторил граф.

— Копаюсь в дерьме, — нарочито грубо отозвался Фабр. Вид у него был самый непрезентабельный. Мундир расстегнут, рубашка вымазана глиной, волосы всклокочены, сапоги промокли. На дне оврага тёк ручей, в котором он, вероятно, пытался отмыть свои находки.

— Вам не пришло в голову оставить форму в Мобеже? — упрекнул его граф. — Вы не понимаете, где находитесь? Мало разве бандитов на дорогах?

— Я должен был найти своих, — упрямо заявил Фабр.

Воронцов проследил за широким жестом руки полковника и увидел на склоне холма разложенный офицерский плащ Алекса, а на нём какие-то грязные кости, аккуратно разобранные на две кучки.

— Позвольте представить. Графиня Анжелика-Мария-Луиза-Анна-Элизабет де Мюзе, урождённая Клермон. Моя матушка. Граф Антуан-Рене де Мюзе, мой отец. Не могу найти дедушку, — пожаловался Фабр. — То ли далеко закатился, то ли свиньи растащили.

Воронцов не выдержал:

— Алекс, прекратите! Вам никто не доказал, что это ваши родные…

— Но никто не доказал мне и обратного, — упрямо помотал головой начальник штаба. Зато я хорошо помню, куда их сбросили.

— Это ещё ничего не значит, — резко заявил командующий. — Вы говорили с местным кюре? Может быть, ваши родители давно покоятся на кладбище.

— Ни с кем я не говорил, — фыркнул Фабр. — Здесь вообще никто со мной не разговаривает. Что за люди? Третьи сутки вожусь во рву, хоть бы кто подошёл. Попрятались. Даже нынешние хозяева во-он из того окна иногда смотрят на меня, но не выходят. Боятся, что ли?

Воронцов поднял глаза и, действительно, заметил в боковой стене усадьбы одинокое окно — в нём показалась женская голова в чепце и тотчас исчезала за занавеской.

— Им стыдно, — сказал он, подходя поближе к Фабру и намереваясь поднять его с насыпи.

— Но могли бы, по крайней мере, помочь. Хоть пожрать предложить, — простонал тот. — И растолкуйте мне, ваше сиятельство, почему за четверть века не закопать людей? Как они жили вокруг этих костей? — Фабр вдруг так громко шмыгнул носом, что Воронцов понял: тот давно плачет, только из-за пота на лице вода, текущая из глаз, незаметна.

— Вижу, ты тут два дня ешь одну водку, — сказал граф. — Поедем-ка отсюда. В Мобеже и помоешься, и поплачешь, как положено. И кости с собой бери. Незачем здесь сидеть.

— А дедушка? — жалобно простонал Алекс, внутренне уже согласный с тем, чтобы его увели.

— Вот с дедушкой не знаю, — вздохнул Михаил. — Может, в другой раз?

— В другой раз, — послушно повторил полковник, увязывая свой плащ, и стараясь ровно шагать рядом с Воронцовым. — Ваше сиятельство, я очень хочу домой.