Стив распахивает глаза и первым делом бьет. Прямо по центру кажущейся тонкой и хрупкой стены. Она пружинит под ударом и отбрасывает его футов на десять. Могла бы и дальше, но за спиной — другая стена.
— Вижу, вы очнулись, капитан, — слышится откуда-то сверху, и Стив молчит в ответ.
Да, очнулся. И если кому-то хочется звать его капитаном, то черт с ним — пусть будет капитан.
Они приходят впятером. Затянутые в уже знакомую серо-зеленую броню без единого знака на ней, с небольшими — но Стив уже видел их в действии — излучателями, способными раскрошить человеческую плоть на атомы. Судя по всему, переговариваются через коммуникаторы внутри шлемов, потому что нападают слаженно и одновременно, едва переступив порог. Стива на несколько секунд парализует удушливым газом — глаза слезятся, а гортань немеет и не может протолкнуть воздух в легкие, и путы — примитивные на вид, но очень прочные — стреноживают его по рукам и ногам прямо поверх бронежилета, который никто не решился с него снять. О, эти твари точно знают, к кому пришли и на что он способен.
— Не стоит оказывать сопротивление, капитан Роджерс, — трещит внешний динамик одного из врагов, — мы не причиним вам вреда. Мы не заинтересованы в вашей смерти, рассчитываем всего лишь на временную нейтрализацию или вашу добрую волю.
Стиву не нравится ни то, ни другое, и он отчаянно пытается разорвать оковы, пока пришедшие наблюдают за ним, и он поклялся бы — на глухих безликих шлемах мелькают ироничные усмешки.
— Я не веду переговоров с низшими по званию, — наконец хрипит он. — Ведите меня к своему командованию.
— У нас совершенно другие указания на ваш счет, — динамик оживает и тут же отключается, а Стива в десять рук тащат куда-то по пустому длинному коридору, пока не бросают в очередной бункер: узкий — ровно на ширину его плеч — глубокий колодец с гладкими холодными стенами.
— Мы зафиксировали подозрительную ментальную активность, — слышится сверху. — Наш долг — обезопасить вас от чужого влияния, а тех, кто прибыл с вами — от наказания за неподчинение. Приятного отдыха, капитан.
Белая лампа где-то высоко вверху выглядит как звезда, которую, если верить Баки, можно увидеть со дна колодца. Он не может ни пошевелиться, ни дернуться, ни даже дышать полной грудью, и крышка люка плавно задвигается, отнимая у него последний луч света. Откуда-то из стенки вдруг прорываются аккорды, и знакомый голос захлебывается в «Саммертайм».
Спустя пятнадцать повторов Стив понимает, что если сейчас в колодец начнут нагнетать отравляющий газ, навязчивое «Твой папа — богач, а мама — красотка» будет последним, что он запомнит в этой жизни. А если выживет, то поклянется никогда больше не включать Луи Армстронга, который все еще почему-то популярен в этом веке.
1944
Виттория была… ладненькой. Так сказал Баки, но Стив подобрал бы другие слова — яркой, как небо юга Италии, острой и пахнущей розмарином, как здешняя кухня, высокой, с мягкими округлыми бедрами, тонкой талией, гривой блестящих черных волос и такой улыбкой, будто здесь, неподалеку от Бари, никогда и не было войны. А в том, как она танцует, как идет волной подол длинной юбки, взлетая и открывая взору носки старых туфель, смуглые колени и совершенно неожиданно и резко — белоснежную кромку белья; в том, как она смотрит, не отрывая глаз, с того самого момента как они вошли в остерию, и как смеется, закидывая голову и прикусывая яркие губы, Стиву видится странная, почти болезненная печаль.
Вряд ли он к этому привыкнет, но женщины — медсестры, машинистки и шифровальщицы, официантки, бывшие студентки, продавщицы в лавках и почтенные матери семейств — давно не обходят его своим вниманием.
— Да потанцуй же с ней, — подначивает Дум-Дум, пьяный от дешевого легкого напитка, который с трудом можно назвать вином, но в такой жаркий августовский мирный вечер лучше него не сыскать.
А еще Виттория значит «победительница», и одобрительный свист Баки перекрывает музыку, когда Стив легко кладет ей руку на талию, тут же наступая на ногу и бормоча: «Скузи, сеньорита». Она льнет в танце, какой-то странной смеси вальса, свинга и тарантеллы, где Стиву только и нужно, что правильно отсчитывать такт и время от времени то прижимать партнершу, то отпускать ее. Можно было бы выкрикивать «Ола!», как делают это остальные, но на взгляд Стива это уже чересчур.
— Вы хорошо танцуете, капитан, — неожиданно чисто выговаривает она английские слова, а труба, гитара и аккордеон вдруг откликаются знакомой, вновь ставшей популярной несколько лет назад мелодией.
Виттория покачивает бедрами, крепко держа его за руку, подпевает, выдыхает: