Паузы

Двое бродят, пока на небе не начинают прорезаться первые бледные полосы рассвета. Почти не прекращая целоваться и болтая в моменты, когда губы отрываются друг от друга, обо всем на свете.

На прощание у подъезда ее дома он лишь склоняется к руке самой прекрасной женщины на Земле в последнем отпущенном на их пару поцелуе. И именно этим поцелуем устанавливает статус-кво своего места в ее быстрой жизни.

Дома Марина вешает штормовку Чащина на стул у кровати, на которую падает, даже не снимая одежды, и тут же засыпает. Во сне ей видится искрящаяся Москва-река и пронзительный взгляд светлых глаз такого же цвета, что и вода под солнцем.

Углы и линии

Не исчезай. Исчезнуть можно вмиг,

но как нам после встретиться в столетьях?

Возможен ли на свете твой двойник

и мой двойник? Лишь только в наших детях.

Не исчезай. Дай мне свою ладонь.

На ней написан я – я в это верю.

Тем и страшна последняя любовь,

что это не любовь, а страх потери.

Е. Евтушенко

Проходит еще один день. От «привет» до «пока». Неспешно, никого не тревожа. Проходит.

Часы, поставленные на пять минут первого ночи, давно прозвонили. Он встал и ушел. Проходит еще одна ночь.

Босые ноги шлепают по холодному линолеуму, кофе сплеснулось на дрожащую руку. Рыжая кошка выгнула спину и потерлась о ноги. Время двигалось мимо. Все было сказано. Даже то, что молчалось уже не один год. Он просто встал и ушел. Закончилась часть жизни. И казалось, что закончилась сама жизнь.

Потек через людей новый день. Проблемы, решения. «Здравствуйте» и «до свидания». Птицы чирикали о своем. Машины гудели о своем. Часы отбивали время. Время лгало, что оно такое же, как в самом начале суток. Такое же, как в две, три, четыре минуты первого ночи. Но время изменилось. Боль от кофейного ожога чувствовалась слабее. Занозы слов были острее и ядовитее. Кошка двигалась быстро. Слишком быстро. Время ползло чересчур медленно.

Травиться – пошло. Вешаться – мерзко. Резать вены – больно. Прыгать с балкона – страшно. Просто сидеть и считать секунды. Выписывать пальцем на полированной столешнице первые буквы его имени и фамилии, округло и остро из черточек и линий, завязывая вензелем.

Телефон. Кому нужна эта пошлая плоская игрушка. Телефон. Звонит, и что-то кому-то от тебя потребовалось. Округло и остро, линии и черточки. И к черту все звуки. Голоса, звонки, мелодии. Округлые линии его имени, острые углы фамилии. То, чего нельзя делать всерьез. То, чего никогда не произойдет. Острые черточки твоего имени, углы его фамилии – на одной строчке, плотно прижатые друг к другу.

«Ничего не было. Не было. Не было!» И только не понятно – это о месяцах «до» или о часах «после». Встать и уйти. Спасибо. До свидания. Прощай. Не нужно слез. Слез не получалось. Получалось взять ручку и начать на полировке стола выскабливать линии и черточки, углы и округлости, твои и его. Получалось поставить руку под кипяток воды из-под крана и смотреть, как начинается ожог. Получалось одеться и пойти на улицу, переходить перекрестки на «красный». Не получалось синхронизовать свое время с тем, которое было у всех. Получалось молчать. Смотреть в стену и молчать. Не получалось отвечать на сочувствие. Получалось идти ночью через пустой город, подходить к его подъезду и стоять, не понимая, зачем пришла.

Проходит еще один день. От «привет» до «пока». Неспешно, никого не тревожа. Проходит.

Часы, поставленные на пять минут первого ночи, давно прозвонили. Больше некому вставать и уходить. Горячий кофе остыл и стал мерзкой жижей. Рыжая кошка больше не ходила по комнате. Кто-то забыл закрыть окно и мело тополиным пухом. Звонил телефон. Время шло своим чередом. Чья-то жизнь продолжалась. Черточки и линии, округлости и углы, его и твои. Как всегда, не рядом.

Но, Счастье мое, будь, просто будь…

За эти слезы, чистые, как снег,

Спасибо

За миллиарды человек,

Спасибо

Земфира

Стайка разношерстных спортсменов вбегает в холл гостиницы олимпийского комплекса. Маленькая темноволосая девочка с личиком куклы-ребенка и взрослыми пухлыми губами что-то рассказывает, блестя темными влажными глазами. Парни-гимнасты смотрят на нее завороженно, тем сильнее наслаждаясь общением, чем очевиднее, что перед ними еще, в сущности, дитя. Более того дитя, активно опекаемое тренерским штабом, чтобы нечаянно никто не обидел и, что уж там, не слишком отвлекал молодую надежду художественной гимнастики.

Девушка внезапно осекается, стоя с товарищами у лифта, куда-то внимательно смотрит, а потом говорит:

– Ребят, поезжайте без меня. У меня дело.

И, отмахнувшись от вопросов сокомандников, углубляется дальше в тишину дневного гостиничного холла.

– Ян, чего это с ней? – удивленно спросил один из парней.