Наступил ли конец происходящему кавардаку? Боже правый, ну конечно же нет! Вернувшись в сферу журналистики, Салданья со всей силой своего остервенения и жажды мести, при полном отсутствии прежней ответственности набросился на всех нас. Он заявил, что Жерсон, один из наших лучших полузащитников, страдает от психологических проблем; Леро, наш резервный голкипер, с трудом справляется со своей задачей, поскольку, как выразился Салданья, у него слишком короткие руки. Что до меня, то, когда история с моей близорукостью была разоблачена, Салданья сменил тактику, заявив, что я сильно потерял в физической форме. Так как и это тоже было ложью, он вскоре вновь изменил свою басню. Выступая как-то вечером по телевидению, Салданья объявил, что печальная правда заключается в том, что Пеле очень серьезно болен, но он не вправе раскрыть, чем именно.
Я был дома в тот вечер и смотрел прямую трансляцию его выступления. Сообщение звучало фальшиво, да и я, разумеется, чувствовал себя прекрасно, но Салданья выглядел таким убедительным, что даже я начал задаваться вопросом, не могло ли случиться так, что Салданье удалось узнать нечто, что неизвестно мне? Может ли руководство команды скрывать от меня что-то из жалости или, что более вероятно, из стремления дать мне выиграть Кубок 1970 года, ни на что не отвлекаясь? В конце концов, это было то же руководство, которое когда-то вскрывало нашу почту и запрещало нам ставить под сомнение свои распоряжения. В Бразилии той эпохи с футболистами обращались как с собственностью, так что возможно было все.
Международный олимпийский комитет включил Пеле в ТОП-5 великих спортсменов XX века
Чем больше я об этом думал, тем больше убеждал себя в том, что у меня вполне может быть какая-нибудь страшная болезнь, например рак. Я уснуть не мог в ту ночь. На следующее утро я отправился к руководителю технической комиссии и к врачу нашей сборной, потребовав у них сказать мне правду: болен я или нет? Они ответили, что все это чушь, очередная попытка Салданьи сохранить лицо в глазах общественности. Но успокаиваться я начал лишь после того, как лично проверил свои медицинские карты, новые и старые.
Прошло время, и мой гнев по поводу всего произошедшего улегся. Салданье выпало многое испытать, и некоторые проблемы, с которыми он столкнулся, возможно, действительно были за пределами его возможностей. Он определенно заслуживает похвалы за то, что заложил фундамент сборной 1970 года, и за то, что содействовал возвращению самоуважения бразильскому футболу. Более того, он скончался, занимаясь любимым делом, в Италии на Чемпионате мира 1990 года, где присутствовал в качестве журналиста.
Как зародилась сборная
Наш новый тренер Марио Загалло был не только анти-Салданья в смысле своего поведения, но и моим бывшим товарищем по команде и моим близким другом. Будучи ключевым игроком в составе наших сборных, выигравших чемпионаты мира 1958 и 1962 годов, Загалло всегда играл в футбол агрессивно, как бы в отместку за обиду, груз которой я, разумеется, полностью разделял. Загалло был на футбольном поле «Мараканы» в 1950 году, будучи восемнадцатилетним солдатом, принимавшим участие в праздничном предматчевом представлении. Он остался посмотреть игру и после нее стал одним из многих бразильцев, поклявшихся, каждый по-своему, отомстить за поражение с Уругваем.
Несмотря на то что ему было лишь тридцать девять, когда он принял на себя обязанности нашего главного тренера – он был всего лишь на шесть лет старше самого взрослого игрока команды, – Загалло за очень короткое время зарекомендовал себя опытным тактиком, который – и в этом был освежающий момент – отказывался играть в интеллектуальные игры. Он пользовался уважением среди футболистов как за свою чемпионскую родословную, так и за обладание огромной физической силой: Загалло вырос, плавая среди бурных приливных волн на северо-востоке Бразилии, и от каждого его движения исходило ощущение властной силы и уверенности в себе. На самом деле из всех, кого я знал, он был самым спокойным человеком.
Я сразу же разыскал Загалло и заверил его, что со мной не будет проблем и что ситуация с Салданьей была уникальной и повториться не может.
«Если ты не хочешь, чтобы я играл, то я пойму, – сказал я. – Обещаю, возражать не стану. Но прошу, пожалуйста, скажи мне об этом прямо, не играя в игры».
Загалло просто рассмеялся. «Пеле, – проговорил он, сжимая своей огромной ладонью мое плечо, – я не дурак. Ты выйдешь на поле, верь мне».