Ликование сиракузян было недолгим, ведь вскоре после битвы в гавани к афинянам прибыли подкрепления под командованием Демосфена и Евримедонта. Армада появилась во всем своем великолепии, которое преследовало как психологическую, так и военную цель. Афинянам удалось, «как в театре, ошеломить врагов блеском оружия, отличительными знаками на триерах» (Плутарх,
Демосфен внимательно изучил ход всей предыдущей военной кампании афинян и пришел к выводу, что стремительное нападение и осада заставили бы сиракузян сдаться еще до того, как они успели призвать на помощь пелопоннесцев. С присущими ему прямотой и отвагой он вознамерился тотчас же исправить ситуацию. «Понимая, что и сам он при данных обстоятельствах наиболее всего страшен врагам в первый день, Демосфен решил возможно скорее и полнее воспользоваться тем смущением, которое в настоящий момент овладело войском сиракузян», и немедленно атаковать (VII.42.3).
Он был уверен в том, что его флот сможет блокировать город с моря. Важнейшей задачей было овладеть поперечной стеной сиракузян на Эпиполах, которая мешала полному окружению города с суши. Несмотря на то что подходы к вершинам Эпипол охранял грозный спартанский военачальник Гилипп, Демосфен был готов пойти на риск, ведь даже поражение выглядело предпочтительнее, чем пустая трата ресурсов и невозможность обезопасить собственных воинов. Если ему удастся захватить Эпиполы, он сможет разгромить Сиракузы и получит шанс подчинить всю Сицилию. В случае неудачи он отведет войско домой, чтобы продолжить борьбу позднее. Так или иначе война на Сицилии закончится, а основные силы афинского экспедиционного корпуса останутся в целости.
НОЧНОЕ НАПАДЕНИЕ НА ЭПИПОЛЫ
Первая прямая атака Демосфена на сиракузскую поперечную стену на Эпиполах провалилась, показав, что при свете дня любое нападение обречено на неудачу. Несломленный и, как всегда, полный идей, он задумал дерзкое наступление ночью. В начале августа, пользуясь темнотой перед восходом луны, Демосфен во главе войска примерно из 10 000 гоплитов и такого же количества легковооруженных воинов подошел к проходу у Евриела на западном краю нагорья. Афиняне застали сиракузский гарнизон врасплох и овладели его укреплением. Беглецы разнесли весть о том, что крупные силы афинян уже находятся на возвышенности, но отборная стража сиракузян, первой пришедшая на помощь, была быстро рассеяна. Развивая успех, афиняне устремились вперед: передовой отряд расчищал путь, а другие поспешили к поперечной стене. Охранявшие стену сиракузяне бежали, позволив афинянам захватить и частично разрушить ее.
Гилипп и его воины, ошеломленные столь лихой и неожиданной тактикой, попытались задержать рвущихся вперед афинян, но были отброшены, после чего те направились дальше на восток. Но тут, стремясь воспользоваться замешательством противника, афиняне сами сломали строй и, столкнувшись с отрядом беотийских гоплитов, обратились в бегство. Это стало поворотным моментом битвы. Как только первый афинский отряд повернул обратно на запад, наступило всеобщее смятение. В тусклом свете луны продвигавшиеся вперед афиняне не могли уверенно определить, являются ли бегущие им навстречу воины друзьями или врагами. Эта проблема усугублялась тем, что стратеги не оставили у прохода людей, которые могли бы регулировать движение воинов. Когда разрозненные отряды поднялись на возвышенность, они обнаружили, что часть афинян, не встречая сопротивления, движется на восток, часть бегом отступает обратно к Евриелу, а остальные поднялись по проходу чуть ранее и пока никуда не шли. Никто не указывал новоприбывшим воинам, к какой группе им надлежит присоединиться.
Сиракузяне вносили свою лепту в сложившийся хаос, крича и подбадривая друг друга. Почувствовав победу, они с союзниками, которые тоже были дорийцами, вспомнили старый дорийский обычай и запели пеан. Их боевой клич, прогремевший из темноты, поверг афинян в ужас. Хотя основная часть их войска состояла из ионийцев, в него также входили значительные дорийские соединения, такие как аргосцы и керкиряне, которые подхватили собственные пеаны, неотличимые от вражеских. Это лишь прибавило афинянам страха, а отличить союзника от врага им стало еще труднее. «Наконец, когда распространилось общее смятение, многие части афинского войска наталкивались друг на друга, причем не только приходили в ужас, но вступали между собою врукопашную, друзья с друзьями, граждане с гражданами, и лишь с трудом расходились» (VII.44.7).