Перейди за Иордан. Судьба сильной женщины на переломе эпох

В саду стало совсем темно. Аля вошла в комнату, зажгла лампу и нашла заветную записочку: «я тебя люблю». Долго крутила ее в руках, читала, складывала… А потом пошла на кухню. Достала спички…

– Прощай… Прощай, моя дорогая бумажка из школьной тетради…

Загорелся уголок… Аля подошла к открытому окну, протянула руки в засыпающий сад и держала записку, пока она не стала жечь ей пальцы. Тогда она их разжала, и догорающий листок стал медленно опускаться в темноте.

Он догорел.

Искры рассыпались по земле.

И погасли…

Друг

Шел 1945 год. Была весна. И то ли от нее, то ли от близкого окончания войны в воздухе была разлита какая-то щемящая радость и ожидание чего-то нового. И прекрасного.

Как-то девочек отпустили в кино в Агудзеру. Шли пешком, пели, шутили. Взяли билеты и стояли гурьбой у дверей клуба, который помещался в церкви. И тут что-то загрустила Аля, затосковала.

Зазвенел звонок. Все кинулись к дверям, чтобы занять получше место или расположиться на полу у самого экрана. Алю оттеснили от дверей, и она стояла одна, спокойная и задумчивая. И казалось ей, что кто-то стоит с ней рядом… она тихо повернулась и медленно пошла от церкви, из которой уже слышалась музыка начавшегося фильма. Вышла на шоссе и пошла в сторону дома, который был там, далеко, за пять километров…

Дорога сначала шла прямо, потом спускалась в лощинку, где с обеих сторон были мандариновые плантации, а затем круто поднималась к селению Диоскурия.

Аля хорошо знала дорогу и шла спокойно. Она сняла туфли, чтобы не бить их понапрасну, и шла босиком. Ночь стояла безлунная, темная, но страшно не было – ощущение, что рядом кто-то добрый и могущественный, не покидало ее. Она чувствовала, что он из какой-то далекой и прекрасной страны, и ей все время хотелось попросить его взять ее с собой, но она боялась. Она знала, что он скажет то же, что было уже однажды сказано ей там, на берегу моря ночью: «Пока еще рано…» и она молчала.

«А будет ли когда-нибудь можно?» – мучил ее вопрос.

«Будет, – казалось, услышала она тихий голос, – посмотри на небо…»

Она подняла голову и остановилась – на темно-синем небе светился тонкий восьмиконечный крест… Крест! она просилась на небо, а ей был показан крест…

Мало что поняла Аля умом, но сердце переполнилось радостью и болью.

И вдруг она почувствовала, что она одна, что кругом темно, и ей стало страшно. Но нужно идти – и она пошла. Пошла медленно, осторожно, спускаясь в самый низ лощинки.

Скоро дорога начнет подниматься. Скорей бы, там наверху не так страшно.

И тут как из-под земли перед ней выросла огромная фигура мужчины. Аля на мгновение остолбенела, потом рванулась обратно, но было поздно – он сгреб ее в охапку, повалил на дорогу и со всего размаха ударил кулаком в висок. Из глаз Али посыпались искры. Подступила тошнота и слабость…

– Друг! – вырвалось из груди Али.

И как бы в ответ на ее зов, на верху этой пустынной дороги показалась машина с ярким прожектором впереди. Машина неслась вниз со страшной скоростью.

Мужчина бросился в придорожные кусты. Было слышно, как под его ногами трещали ветки. Страх его был велик – ведь в то время за изнасилование или даже за попытку к нему полагался расстрел на месте, как бешеной собаке.

Аля сползла в кювет. Машина промчалась мимо. И на мгновение она увидела белоснежные светящиеся крылья…

Страх ушел. Она поднялась, нащупала свои туфли и быстро пошла по дороге. Когда поднялась к Диоскурии, оглянулась. И вдруг, как бы вновь пережив то страшное, что было там, внизу, бросилась бежать. Так она бежала всю дорогу – босая, с туфлями в руке, грязная, растрепанная. Уже недалеко от дома пошла тише.

Около калитки стоял часовой с винтовкой.

– Аля, это ты? а я уж приготовился стрелять.

– Петя… Как хорошо, что сегодня дежуришь ты.

Она пошла по дорожке к дому, остановилась у колодца, умылась. Постояла и вошла в комнату. Сняла свое грязное белое платье и закуталась в простыню. Потом погасила лампу, села к окну и положила руки на подоконник. Перед ней было небо – такое чистое, родное и такое близкое… А где-то в глубине сознания обозначился перед ней тонкий, светящийся восьмиконечный крест… и накатился сон, такой спокойный, спокойный.

Девятый вал

В народе говорят, что молитва матери со дна моря достанет…

Плавать Алю научил папа. Вернее, не научил, а просто плавал с ней, и она научилась. А пловцом папа был прекрасным – мог плавать по четыре-пять часов в открытом море, мог подолгу возить на спине дочку, когда она была маленькая. А потом плавал с ней рядом, и если она уставала, то отдыхала, держась за его плечо. Папа очень хорошо понимал море, его движения, характер волн и умел избегать их ударов во время шторма. Он знал, когда можно войти в бушующие волны, где плавать и когда быстро выходить на берег. С ним было не страшно купаться в любую погоду.