Читаем Переможців не судять полностью

Собака й дійсно не почув оточенців і пробіг, навіть не повернувши голови в їхній бік.

— Хорошо, что мы взрывчатку не заложили. Точно бы унюхал, стерва…

— А вот как стемнеет, так и заложим!

— Будут ли ночью поезда ходить?

— Подождём!

— А если снова псина?

— Волков бояться, в лес не ходить!

— И то правда…

Сонце, здавалося, завмерло на небі, наче чимось при шите. Нетерплячка гризла обох, наче іржа залізо. Кілька діб вони тільки те й робили, що корилися обставинам. Але сьогодні вперше прийняли рішення щось зробити всупереч їм. А тут ніяк вечір не наступає! Сонце висить і висить над небокраєм… Вже простукав колесами третій ешелон, а сонце все не сунеться з місця, най його мамі!

Легенько перекусили. Не тому, що їсти не хотілося, з апетитом якраз було все в порядку, просто їжі в мішку ставало все менше та менше, і заощадливий Мосіков залізною рукою припинив скиглення товариша:

— Заткнись! Терпи.

Врешті почало сутеніти. Німці з собакою більше не з’являлися.

— Ну что, айда?

Пригнувшись, вони побігли до колії, впали, захекавшись, на брудний гравій і поспіхом почали рити ямку для вибухівки якраз там, де стрілка переводить рейки з однієї колії на іншу. Самсонов заштовхнув у ямку невеликий брикет і лише тоді вставив у нього запал, саме у те місце, де він стояв і раніше.

— Вот так… — пробурмотів він не дуже розбірливо, — они нас, а потом мы их…

— Ты о чём? — не розібрав бурмотіння Мосіков.

— А вот… Друг друга подрываем одной и той же взрывчаткой. То немчура нас, то мы немчуру…

— Ну-ну… Философ… Как думаешь, сколько времени эта штука гореть будет? — узяв бікфордів шнур.

— Да чёрт его знает… С минуту наверное, а может, и десять секунд. Я что тебе, сапер, что ли? Саперы, они все на бронепоезде тю-тю… Стой! А спички?

— Да есть… Есть спички. Вот, — і Мосіков витяг із кишені старий потертий коробок, відкрив його і пополотнів, — одна… Единственная… Ладно, будем обходиться од ной, всё равно выбора нет.

Усе приготувавши, вони причаїлися у невисокій траві поряд з колією і стали чекати. Не пройшло й півгодини, як почули шум ешелону, що наближався. Коли до паровоза залишилося метрів з двісті, Мосіков рвонув до колії. Сліпуче світло прожектора чітко висвітило його фігуру на тлі темної липневої ночі. На паровозі тривожно озвався гудок, пронизливо зарипіли гальма. Не було сумнівів — Мосікова помітили, і машиніст робив що міг, аби зупинити ешелон та запобігти аварії. Якби прожектор не засліпив очі, то Мосіков, може, й побачив би, як із кабіни вискочив солдат з автоматом, та почав поливати темряву кулями, навмання, аби зробити бодай щось… Мосіков упав: куля влучила йому в груди… Пачку сірників, що випала з його онімілої руки, в ту ж мить підхопив Самсонов. Паровоз вже навис над ним, коли він, більше за все на світі боячись, що згасне єдиний сірник, приклав маленьке полум’я до бікфордового шнура, і той відповів йому радісним шипінням. Це було останнє, що почув Самсонов у цьому житті. Чорна стрімка громада змахнула його з колії, наче пушинку, навіть не помітивши, наче ніколи в світі не існувало такого собі Самсонова Миколи Івановича, тисяча дев’ятисотого року народження, безпартійного, несудимого, одруженого, що мав двох дітей, доньку та сина, уродженця деревні Просниця, що неподалік від міста Кірова, колишньої Вятки.

Потяг продовжував гальмувати і цс його згубило, бо вогник добіг до своєї мети і передав передсмертну жагу помсти маленькому олівчикові запалу. Вогонь горів рівно п’ятнадцять секунд. А потім бахнуло! Насип у цьому місці був метровий. Паровоз та перший вагон проскочили місце вибуху неушкодженими, другий вагон скинуло задніми колесами з рейок, але наступний злетів із високого насипу та перекинувся, на нього впав іще один, потім ще, ще… Щось загорілося, потім щось вибухнуло, і за хвилину на місці катастрофи палало велетенське багаття, у якому народжувалися вибухи, наче з кратера вулкана, догори злітали якісь уламки, ганчір’я, шматки людського м’яса, покручені та розпечені залізяки…

Гарний салют влаштували по собі скромні бійці робітничо-селянської червоної армії Мосіков та Самсонов.

***

Перейти на страницу:

Похожие книги

Три повести
Три повести

В книгу вошли три известные повести советского писателя Владимира Лидина, посвященные борьбе советского народа за свое будущее.Действие повести «Великий или Тихий» происходит в пору первой пятилетки, когда на Дальнем Востоке шла тяжелая, порой мучительная перестройка и молодым, свежим силам противостояла косность, неумение работать, а иногда и прямое сопротивление враждебных сил.Повесть «Большая река» посвящена проблеме поисков водоисточников в районе вечной мерзлоты. От решения этой проблемы в свое время зависела пропускная способность Великого Сибирского пути и обороноспособность Дальнего Востока. Судьба нанайского народа, который спасла от вымирания Октябрьская революция, мужественные характеры нанайцев, упорный труд советских изыскателей — все это составляет содержание повести «Большая река».В повести «Изгнание» — о борьбе советского народа против фашистских захватчиков — автор рассказывает о мужестве украинских шахтеров, уходивших в партизанские отряды, о подпольной работе в Харькове, прослеживает судьбы главных героев с первых дней войны до победы над врагом.

Владимир Германович Лидин

Проза о войне
Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер
Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер

В романе впервые представлена подробно выстроенная художественная версия малоизвестного, одновременно символического события последних лет советской эпохи — восстания наших и афганских военнопленных в апреле 1985 года в пакистанской крепости Бадабер. Впервые в отечественной беллетристике приоткрыт занавес таинственности над самой закрытой из советских спецслужб — Главным Разведывательным Управлением Генерального Штаба ВС СССР. Впервые рассказано об уникальном вузе страны, в советское время называвшемся Военным институтом иностранных языков. Впервые авторская версия описываемых событий исходит от профессиональных востоковедов-практиков, предложивших, в том числе, краткую «художественную энциклопедию» десятилетней афганской войны. Творческий союз писателя Андрея Константинова и журналиста Бориса Подопригоры впервые обрёл полноценное литературное значение после их совместного дебюта — военного романа «Рота». Только теперь правда участника чеченской войны дополнена правдой о войне афганской. Впервые военный роман побуждает осмыслить современные истоки нашего национального достоинства. «Если кто меня слышит» звучит как призыв его сохранить.

Андрей Константинов , Борис Александрович Подопригора , Борис Подопригора

Проза / Проза о войне / Военная проза