Перевал в середине пути. Как преодолеть кризис среднего возраста

Умерли три старухи,
Что на лестнице в теплице скрипели,
Бечевки белые крепили
По ветру – да, по ветру –
Усики душистого горошка,
Настурции плети,
Розы распрямляли,
Красные гвоздики,
Твердые стебли
Хризантем срезали,
Оставляли черенки, хранили –
Эти бездетные няни.
Птицами поверху порхали,
Землю просевали,
Обрызгивали, отрясали;
И стояли, расставив ноги-трубы,
Их юбки вздымались, как маркизы,
Их руки водой сверкали;
Как ведьмы, летали по грядам,
Храня покой своего творенья;
Усиками, как иголкой,
Вышивали по воздуху стебли,
Выгоняли из спящего семени
Лозы лиственные, петли и кольца,
Ткали солнечными лучами, изображая даже то,
что им неподвластно.
Помню, как меня подобрали голенастым подростком,
Тискали и щекотали под тощие ребра,
Покуда я не пал на колени от смеха,
Обезволенный, как пустышка.
И ныне, когда я, одинокий, мерзну в постели,
Они витают надо мною,
Древние кожистые старухи
В цветных платочках, затвердевших от пота,
С исколотыми руками, с ароматом
нюхательного табака, надо мною парящие, когда
я засыпаю.[84]

Три женщины, застывшие во времени, словно муха в янтаре, продолжают опекать внутреннего ребенка. Их работа и их забота о ребенке заключается в том, чтобы быть хранителями теменоса, священного уголка в психике, пока поэт переживает нелегкие времена, борясь с депрессией и чувством потери. Они были не просто сотрудницами, они пестовали все, что растет, будь то цветок или ребенок. Его память оживляет чудо таких простых вещей, как вздымающиеся юбки, цветные платочки, исколотые руки, дыхание, пахнущее нюхательным табаком, – метонимии, воскрешающие прошлое. Из трудного настоящего, одинокого и холодного, автор переносится во времена заботы и свежей юности. Воспоминания поддерживают и даже питают его изголодавшуюся душу. Столкнувшись на середине жизненного пути с масштабностью жизни и одиночеством странствия, мы можем смягчить силу удара, если вернемся в тот период, когда жизнь нас поддерживала и давала нам опору.

Воскресить такие же приятные воспоминания Ричарду Хьюго оказалось намного сложнее.