Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя к

Поэт излагает эпизод житийной истории Халладжа – обвинения толпы и побиение камнями – на языке газели. Виной старца оказывается не знаменитое изречение «Я есть Истинный Бог!», а винопитие, которое ставит его в ряды вероотступников. Любопытно, что газель, помимо собственного имени автора, как бы подписана и посмертным лакабом, т. е. почетным прозвищем Халладжа – Хранитель Тайн (Махрам ал-асрар). Прижизненным прозванием Халладжа было «Трепальщик хлопка тайн» (Халладж аласрар), т. е. раскрывающий тайны, посмертный лакаб свидетельствует о достижении мучеником статуса истинного бытия, «бытия в Боге». Упоминая имя Халладжа в концовке газели, ‘Аттар прибегает к приему, который впоследствии многократно будет использовать в своем диване Джалал ад-Дин Руми, подписывая газели именем учителя Шамса Табризи. Оба поэта-суфия таким способом выражали преклонение перед своими духовными учителями, повлиявшими прямо или косвенно на их мистический выбор.

Обращение к такому персонажу, как Халладж, представлявшему радикальное крыло суфизма, вряд ли было случайным для ‘Аттара. Именно образ старца, отождествляющего себя с Истиной, как нельзя лучше иллюстрировал идею внешнего нарушения норм ислама как свидетельства внутренней обращенности подвижника к Творцу и слияния с Божественной реальностью. Противоречие внешнего (захир) и внутреннего (батин) смысла речей и поступков Халладжа усмотрели даже суфийские авторитеты, призванные судить его. Так, вынося фетву на казнь Халладжа, известный суфийский шейх Джунайд сформулировал свое суждение о виновности старца следующим образом: «“Мы судим по внешнему” (ар.), то есть по внешнему положению дела его надо казнить, и фетва выносится по внешнему, о скрытом же ведает Бог».

В собственной характеристике, которую можно найти в ряде газелей, ‘Аттар прибегает к формулам, близким к самоосуждению, однако являющимся скрытым восхвалением чистоты и искренности подлинного мистика, что выдает в нем сторонника концепции маламати и противника внешнего проявления признаков благочестия:

Я – полукляузник, полумудрец,
И нет во мне качеств того, в чем я сведущ.
Держитесь подальше от того, кто всегда
Скрывает свое неверие, а веру выставляет напоказ.
Поскольку я полуаскет, полуразвратник,
Какого же я рода-племени, хотел бы я знать!

Любовно-мистические газели ‘Аттара проникнуты особой атмосферой отвлеченности от конкретно-чувственного мира, специфическим «космическим» масштабом образа возлюбленной. В этом поэт, несомненно, является продолжателем тенденций, впервые проявившихся в мистических газелях Анвари. Вот, например, как описана в одной из газелей ‘Аттара мистическая страна любви, к которой стремится истинный влюбленный. Предмет поклонения в лирике ‘Аттара нарочито удален от созерцающего и подчеркнуто недостижим:

Если ты влюбленный – любимая далеко,
Если ты жаждущий, предмет твоего желания – гурия…
Тот мир, что зовется миром влюбленных,
Лежит за пределами ада и рая.
В душе влюбленных – степь любви,
И простирается она ни далеко, ни близко.
Посреди степи высится престол Возлюбленной,
Вокруг него – вечный праздник и веселье.
Все сердца там [цветут], как розы,
Все души там [поют], как птицы…

Обобщенность и универсализм придаются ‘Аттаром и такому вполне конкретному мотиву суфийской газели, как трудности пути к Истине. Наследуя тематику дорожных тягот и страхов, широко используемую в газелях Ансари, ‘Аттар создает обобщенный образ Пути, предостерегая странника от малодушия и призывая его идти до конца. Характерно, что поучения ‘Аттара адресованы в первую очередь ему самому. Поэт имеет в виду свой духовный опыт и старается описать собственные страхи и сомнения, что превращает дидактическую лирику в исповедальную. Эту же тенденцию демонстрируют и его касыды.

Одна из газелей ‘Аттара явно перекликается со стихотворением Ансари «Ночь темна, и луна в затмении…». Несмотря на то, что газель ‘Аттара формально не является ответом на текст Ансари, поэт использует ту же образную систему и поэтическую лексику (путь, конь, терпение, страх, меч, буква). При этом произведение ‘Аттара уже не связано напрямую с описанием стоянки «терпение», а характеризует состояние поисков Истины в более общем плане: