Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя к

Символика сюжета, по своему смыслу напоминающего поэму Сана'и «Странствие благочестивых», просматривается у ‘Аттара гораздо более четко, чем в произведении предшественника. Птицам предстоит преодолеть семь долин (вади), символизирующих стоянки мистического пути – тариката. Им даны соответствующие названия: долина искания (талаб), долина любви (‘ишк), долина познания (му‘арифат), долина самодостаточности (истигна), долина единобожия (таухид), долина изумления (хайрат), долина нищенства (факр). Мудрый удод, вестник Сулаймана, уговоривший других птиц отправиться на поиски царя и ведущий их по этому пути, ассоциируется со старцем-наставником. В конце тяж кого пути в живых остаются лишь тридцать птиц (си мург). Они достигают дворца Симурга, где беседуют с привратником, который вручает им некое послание, содержащее рассказ о Йусуфе и его братьях, объясняющий птицам все, что с ними произошло в пути.

Прочитав эту грамоту, птицы духовно прозревают и получают возможность лицезреть Симурга. Он является им как зеркало, по своему сиянию сравнимое с солнцем:

Солнце близости [к Богу] с порога [дворца Истины] воссияло,
От света его у всех [птиц] душа воссияла.

Обратив взор к Симургу, тридцать птиц видят в нем самих себя, что должно иллюстрировать идею самопознания как пути к Богу и конечного слияния с его сущностью.

По сравнению с поэмой Сана'и «Сад истин» в поэме «Язык птиц» ‘Аттара гораздо более заметную роль играют иллюстративные рассказы. Из достаточно лапидарных и схематичных «эскизных набросков» (Е.Э. Бертельс) они превращаются в небольшие романы. Особенно популярен в Иране рассказ о шейхе Сан‘ане и девушке-христианке, который исследователи считают одним из самых ярких в поэме. Рассказ, который стали именовать «Аскет и христианка» (Парса у тарса), представляет собой «поэму в поэме» и может считаться законченным образцом любовно-мистического эпоса. Стержнем повествования является столь характерная для ‘Аттара оппозиция внешнего рисунка поведения героя и внутреннего смысла его поступков. Логика развития сюжета напоминает житийную историю Халладжа и ее поэтические воплощения в газелях. В начале сказания старец описывается как образец внешнего благочестия, поборник аскетической жизни:

Шейх Сан‘ан был старцем, верным своему обету,
Совершенством превосходил то, что я о нем говорю.
Был он шейхом в храме в течение пятидесяти лет,
Окруженный четырьмястами мюридами и полный совершенства.
Каждый мюрид из его окружения, удивительно,
Не отдыхал от аскезы ни днем, ни ночью.
Деяние и знание у него подружились,
И явное, и скрытое, и сокровенные тайны познал он.
Около пятидесяти раз он совершал хадж

,А малое паломничество было жизнью, которую он вел.
Сам он молился и держал строжайший пост,
Ничем в сунне он не пренебрег.
Первосвященники, приходившие к нему,
Перед ним становились сами не свои.
Постиг все тонкости сей духовный муж,
В свершении чудес и достижении стоянок силен…

Здесь в сюжете наступает резкий поворот, который вводится мотивом вещего сна. Герой понимает, что этот сон имеет скрытый смысл, но истолковать его он не в силах:

Снился ему несколько ночей подряд такой сон,
Как будто из храма он отправился в Рум
И там будто бы поклоняется идолу долгое время.
Когда увидел этот сон бдящий мира сего,
Сказал: «Увы! О горе, настало время,
Йусуф удачи угодил в колодец,
Опасность встала на его пути.
Не знаю я, как скоро душу избавлю от этой печали,
Расстанусь с душой, если выиграю веру»…
В конце концов, тот умудренный учитель
Мюридам своим сказал: «Выпала мне работа,
Надо спешно отправляться в Рум,
Чтобы скорее разъяснилось значение сна».