Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя к

Не приведи господь, каков я стал, раздобывая ломоть хлеба!
Собаке лучше жить, чем мне. А я – поэт.
Все объясню, в каком я положеньи,
Когда признаюсь: я из Исфахана.
О положении моем сказать бессилен стих,
Хотя среди поэтов я – султан[65]

.

О жизненных трудностях в своих стихах говорит и сын поэта Камал ад-Дин Исма‘ил, который даже предположил, что ему придется покинуть среду царедворцев и вновь заняться ремеслом и торговлей. Упрекая одного из своих покровителей в недостаточной щедрости, он писал:

Ужель ты хочешь, чтобы я в дни твоего правленья,
Простясь с улемами, подался на базар?

Сохранившиеся стихотворения исфаханских авторов, в особенности кыт‘а, позволяют представить частную жизнь поэтов ис фа ханского круга в конкретных деталях. Это дало возможность исследовательнице их творчества Зинаиде Николаевне Ворожейкиной реконструировать многие интересные черты придворной службы при средневековых иранских дворах – материальное положение поэта, его ролевые функции, его самосознание, взаимоотношения с меценатом и другими поэтами, правила обучения стихотворному мастерству.

Диваны поэтов-исфаханцев сохранились не полностью и в значительной степени восстановлены с использованием стихотворений, содержавшихся в различных сочинениях того времени – антологиях, поэтологических и лексикографических трактатах. Состав Диванов Джамал ад-Дина ибн ‘Абдарразака и Камал ад-Дина Исма‘ила вполне традиционен: в них представлены и касыды, и строфика, и малые формы.

Особый интерес представляют касыды, написанные с использованием сложных рифм, радифов и других видов сквозных повторов. Так, одну из своих касыд Камал ад-Дина Исма‘ил строит на сквозном повторе слова му – «волос», которое употреблено в 94 бейтах 102 раза. Возможно, это стихотворение сложено как неполный ответ на упоминавшуюся ранее касыду Ам‘ака Бухараи с повтором слов «волос» и «муравей». Стихотворения с особым техническим заданием вообще играют важную роль в Диванах исфаханских поэтов. Одним из выдающихся образцов такого усложненного описания может служить получившая широкую известность «Снежная касыда» того же автора, сложенная по случаю исключительного снегопада в Исфахане. Она написана с радифом «снег» (барф), и каждый из 58 бейтов дает метафорическое описание снега в новом контексте:

Такого снега никому не доводилось видеть!
Словно проглочена земля блестящей пастью снега.
Хлопковым зернышком – не боле! – в глыбах хлопка
Вершины гор пропали в глыбах снега.
Напала страха дрожь на стороны вселенной
От бешеной атаки полчищ снега.

Образ обильного снегопада ассоциируется в панегирике с неистощимой щедростью господина: небо похитило серебро снега, которым осыпает землю, из богатой казны повелителя.

В концовке касыды, явно рассчитанной на смеховой эффект, поэт намекает на желательность вознаграждения в виде шубы с «барского плеча»:

С десницей Моисея, льющей свет, слова мои сравни, звучащие
                                                                               о снеге,
Лишь не было б докуки для тебя в сем бесконечном описанье
                                                                                   снега.
На этом кончу… Впору в шубу влезть –
Так веет холодом от этих строк со снегом!

Традиционно входящие в касыду элементы самовосхваления в некоторых случаях выделяются у исфаханцев в самостоятельную разновидность касыды. В касыдах фахрийа поэты отстаивают свой высокий социальный статус, подчеркивая роль идеального слуги при господине, и сравнивают собственный поэтический талант с мастерством выдающихся предшественников. Во многих стихах такой тематики присутствуют и элементы поэтической рефлексии, когда поэты, по существу, рассуждают о критериях совершенства поэзии и о своем месте в традиции.