Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя к

Широко представлены в творчестве исфаханцев и газели. Подобно другим придворным стихотворцам, например, Му‘иззи или Адибу Сабиру Тирмизи, Джамал ад-Дина ибн ‘Абдарразак и Камал ад-Дина Исма‘ил свои газели не подписывали. Для выполнения фигуры «красота концовки» они пользовались более старыми приемами, применявшимися еще поэтами Х века, в частности, введением в финальный стих изящного афоризма. Иногда последний бейт мог придавать стихотворению неожиданный поворот или выводить остроумное резюме, играя роль пуанта (нукта). Большинство газелей сложено на любовную тему и варьирует традиционные ситуации любовных взаимоотношений, что также отвечает принципу следования старому арабскому представлению о жанре. Довольно часто исфаханские поэты создавали лирические стихотворения в шутливом тоне, что существенно отличается от сложившейся к этому времени традиции «элегических» газелей, безраздельно господствовавших в диванах поэтов XII века. Вот, к примеру, одна из газелей Джамал ад-Дина, в которой страдающий влюбленный воспринимает свою жестокую возлюбленную не трагически, а жизнерадостно и юмористически:

Когда б у душеньки моей характер был хороший, вот было б
                                                                           хорошо!
Когда б послушала меня, как я шепну словечко, вот было б
                                                                           хорошо!
Украла сердце – зарится на душу. Ну каково?
Когда б украла только сердце – вот было б хорошо!
Сто раз любви моей удача показывала спину,
Хоть раз один лицо бы показала – вот было б хорошо!
Она бранит, она тиранит – но дивно хороша!
Лишь не умножила б тиранство – вот было б хорошо!
Сказала мне: «Прими совет: лекарство для тебя – терпенье».
Ха! Если б у меня терпенье было – вот было б хорошо!

Во многих газелях Джамал ад-Дина и Камал ад-Дина красота возлюбленной воспринимается через призму любовных переживаний влюбленного: чернота кудрей кумира символизирует безнадежность любви, их «разметанность» – смятение чувств героя, кудрявость – вероломство и непостоянство красавицы. Лик подруги, в противоположность кудрям, воплощает светлую сторону любви. Выстроенные традицией в четкие ряды устойчивых ассоциаций, эти образы представлены во множестве вариантов и неожиданных реализаций. Вот, например, как развернуто у Камал ад-Дина стереотипное сравнение красавицы с розой:

Краса махровой розы с тобою рядом потеряла силу,
Из рук скользнув, к ногам твоим припала,
И вот бутон – как сжал он губы лепестков,
Затем, чтобы к стопам твоим прижаться ими в поцелуе.

Как большинство поэтов эпохи, исфаханские авторы широко применяют возможности суфийского символического языка, однако в их творчестве он все больше приобретает свойство поэтической формы и не связан с мистической трактовкой текста. Развитие этой тенденции в полной мере будет наблюдаться в поэзии XIII–XIV вв., когда язык суфийских символов станет универсальным языком поэзии в целом.

В поэзии исфаханцев отражена их тесная связь с городской средой. Помимо восхваления города, который в сознании средневековых авторов воплощал идею родины (поэзия «городского патриотизма» – термин З.Н. Ворожейкиной), поэты описывают все значительные события городской жизни, как, например, засуха и голод в Исфахане, отраженные в кыт‘а Камал ад-Дина и в одной из касыд Джамал ад-Дина. Последний в своей касыде детально описывает тяжелую ситуацию, в которую попали горожане во время засухи: