Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя к

Анвари пытается выразить красоту божественного Абсолюта через зримый образ возлюбленной, созданный традиционными средствами любовной лирики, давая при этом прямые указания на необычность свидания:

Хотя у меня [и раньше] были прекрасные ночи свиданий,
Вчерашняя ночь была иного рода.
Может быть, я сильнее, чем прежде, страдал от любви,
Или ее лицо было прекраснее других, являвшихся [мне]
                                                                        ночью.
Никто не ведает, что это было за светило,
И я не знаю, что это была за звезда.
Пока на горизонте утро не явило свой лик,
Анвари был вровень с небосводом.

Явившаяся герою возлюбленная не просто сравнивается со светилом или звездой, подчеркивается ее таинственная, неведомая природа, чем и придается мистический оттенок стереотипному сравнению. Он усиливается в макта‘, где указывается на мистическое переживание героя, ощутившего себя «вровень с небосводом».

У Анвари, в отличие от его придворных предшественников, появляются газели философского содержания и элегической тональности. Они также связаны с мистическим опытом и знаменуют новый этап развития газели, когда достижения суфийской лирики, передающей движения души в ее стремлении к сокровенному миру, стали достоянием всей поэтической традиции. Обратимся к одному из таких стихотворений:

Взгляни на дела мира! Чьи притеснения терплю я?
Ради кого мое сердце дало обет верности?
Любовь к кому исторгает из уст моих жаркие мольбы?
Эти хладные вздохи вырываются из груди ради кого?
Притеснения недругов терпят ради друга,
А если друга нет, то ради кого?
Сердце в страсти к нему сторонится мирского,
Но никогда не скажет мне, страстью к кому я охвачен.
О счастливая судьба, куда же скрылась ты, в конце концов?
Приди однажды и взгляни, ради кого я влачу этот груз.
Анвари – это город, а эта газель – день и ночь:
Взгляни на дела мира! Чьи притеснения терплю я?

Газель, выдержанная в духе традиционных жалоб (шикайат), тем не менее, отличается от типичных для поэзии X–XI вв. сетований на переменчивость фортуны и быстротечность человеческой жизни. Герой задумался о том, ради чего он живет и терпит превратности судьбы. Истина бесплотна и недостижима, мир враждебен, страсть, терзающая сердце поэта, изнурительна и тщетна. Глубокий пессимизм, пронизывающий стихотворение, создает ред кое в лирике Анвари настроение смятенной души, открывшей для себя бесконечность Вселенной и Времени, их непостижимость. Напрасны попытки человека добиться явления Истины и Красоты в осязаемых и ясных формах.

В этой газели ярко проявились и композиционные предпочтения автора. Кольцевая конструкция подчеркивает не только смысловое единство текста, но и создает ощущение бесконечного возвращения в исходную точку, что находится в полном соответствии с замыслом поэта и парадигмой мистического сознания в целом.

Лирическое наследие Анвари в полной мере отражает сложный характер литературной эпохи, в которую он жил и творил. В это время «поэзию двора», столкнувшуюся с «поэзией кельи» и испытавшую ее непосредственное воздействие, охватили напряженные духовные искания. Суфийский символический язык, сформировавшийся вдали от дворцовых литературных кругов, в среде, чуждой стремлению к материальным благам и соперничеству за место близ властелина, становится неотразимо привлекательным для большинства стихотворцев, прошедших выучку при дворе. Творческая судьба Анвари является тому ярким подтверждением. Эрудит и поэт-виртуоз, образцовый панегирист и искушенный царедворец, он закончил свои дни отшельником, вернувшись к тем ученым занятиям, в которых прошла его юность. Умер Анвари глубоким старцем около 1191 г.

• Сана'и

Абу-л-Маджд Мадждуд Сана'и (ок. 1081–1141) по праву считается первым великим персидским поэтом-мистиком. Его биография является типичной для поэтов XII в., в определенный момент осознающих свою несвободу в придворной среде и стремящихся порвать с ней ради иного, духовного предназначения.