Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика

Под куполом небосвода, несущего смуту, не спи,
В тени моста в сезон весенний не спи…
Небосвод застыл с мечом Млечного пути в руке,
Под тенью этого сверкающего меча не спи.
Ложится земля под ноги урагана смерти,
Как пыль на этом взятом взаймы ковре не спи.
С четырех опор элементов падают обломки,
Меж четырех противоположностей по своей воле не спи!..
Взяло гало Луну в свои крепкие объятия,
Ты тоже из влюбленных, но пусты твои объятия – не спи…
У тебя земли и воды не меньше, чем у крестьянина.
Из семени своей слезы тоже взрасти зерно, не спи!

Поэтическое творчество Саиба представляется идеальным воплощением практически всего набора специфических черт стиля эпохи, отчасти уже описанных нами в поэзии других авторов, его современников – ‘Урфи Ширази, Назири Нишапури, Талиба Амули, Калима Кашани. Исключение можно сделать лишь для той оригинальной авторской техники словотворчества, которая была показана на примере стихов Тарзи Афшара, – для Саиба подобные эксперименты не типичны. Зато все остальные приемы, составляющие художественную стратегию и отличающие поэтику индийского стиля, предстают у Саиба во всем блеске. Например, по количеству газелей, в которых рифма украшена сложными радифами, Диван Саиба явно превосходит поэтические сборники его современников и непосредственных предшественников. Он является признанным мастером в применении приема тамсил, который требует особой синтаксической и смысловой конструкции бейта. Вот некоторые из вариантов реализации этой фигуры:

Чистые [душой] чаще подвергаются притеснениям судьбы —
Когда пшеница очищена, она терпит гнет жернова.

Порядок расположения утверждения (зикр) и иллюстрации (мисал) в бейте может быть различным. Если в предшествующем примере сентенция предваряет пословицу, то в приведенном ниже они следуют в обратном порядке:

Корень старой пальмы разросся сильнее, чем молодой, —
Привязанность к мирскому больше у стариков.

В поэзии Саиба представлены различные варианты этой фигуры, например, такой:

К чему внешние украшения страдающему сердцу?
Если нет на стенах тюрьмы фресок, скажи, пусть и не будет!

Интенсивное использование этого приема усиливало тенденцию к стилистической неоднородности поэтического текста, одновременно повышая его экспрессивность и умозрительность. Знатоки персидской поэзии относят эту фигуру к вариантам приема «красота обоснования» (хусн ат-та‘лил), однако особенность ее в том, что в качестве обоснования приводится афоризм (хикмат) или аллегория (масал). Одним из постоянных каналов поступления в словарь газели слов, относящихся к низшему слою поэтического лексикона, как раз и могли служить пословицы, слагаемые по образцу народных:

Не обманывайся добродетельностью богачей, берегись,
Ведь подлый постится, чтобы экономить хлеб.

Включение «низкой» и бытовой лексики в газели «высокой» тематики (мистической, философско-умозрительной) также является одной из особенностей поэтической манеры Саиба:

Если рука твоя не дотягивается до плодов пальмы надежды,
Постарайся, чтобы на ступнях твоих ног появилось
                                                                                          несколько мозолей.

(Перевод Н.И. Пригариной)

Или:

Мир – это высосанная кость, Саиб,
Брось эту кость собаке!

(Перевод Н.И. Пригариной)

Примером включения инородной лексики в ткань газели, образцом для которой послужило мистическое по своему настрою стихотворение Хафиза, может служит такой «ответ» Саиба. В нем нет прямых перекличек с мотивами исходной газели, а имеющиеся словесно-образные отголоски (муха – магас, караванный колокольчик – джарас, спешащий на зов – фарйадрас) помещены в совершенно иной контекст: