Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика

В этом стихотворении мотивы страданий, приносимых жестокой красавицей (бейты 2, 3, 4), соседствуют с образом совершенной поэзии, которую, по мысли Шауката, должна отличать мягкость (нарми), печаль (хасрат), изощренность (пичидаги), красочность (рангини). В приведенном стихотворении характерная для суфийской лирики мысль о том, что лживость и лицемерие препятствуют познанию Истины, может быть спроецирована и на речь поэта, которая должна обладать искренностью.

У Шауката встречаются «странные» (гариб), парадоксальные сочетания мотивов не только в рамках одной газели, но порой и внутри бейта. Вот матла‘ одной из его газелей, в которой реализуется фигура тамсил, столь любимая всеми поэтами индийского стиля:

В нашем городе любое искусство, кроме молчания, – позор,
Вздох влюбленного – это потеря цвета (ранг паридан

) [лица].

Произнесение стихов, т. е. говорение, состояние, противоположное молчанию, – это искусство, которое в родном городе поэта оборачивается позором. Внешне речь идет о том, что в этом городе не ценится талант поэта. Однако второе полустишие дает возможность и другой интерпретации. В городе божественной любви – высшее мастерство есть молчание, к нему призывал в своих газелях великий Джалал ад-Дин Руми. Второе полустишие связано с первым сложнейшими ассоциациями, лежащими в глубине подтекста. Облечение смыслов в слова ассоциируется у Шауката с цветом, отсутствие цвета – это и есть молчание. Страдания любви, рождающие вздох, заставляют влюбленного бледнеть, лишают его румянца, что сравнимо с молчанием поэта. Отметим, что мотив «потери цвета» позже использовали и авторы новейшей эпохи. Например, Нима Юшидж, основоположник «новой поэзии» (ше‘р-е ноу) в Иране, назвал свою раннюю поэму «История побледневшего» (Кессе-йе рангпариде, 1922)[38], а еще один известный поэт XX в. Сохраб Сепехри озаглавил свой первый поэтический сборник «Смерть цвета» (Марг-е ранг, 1951). Этот мотив встречается у Шауката не раз и в основном применительно к сложению стихов:

Шаукат, красочная роза стихов, что расцвела,
Забрала цвет у побледневшего лика твоего языка.

В газели, начатой мотивом молчания и потери цвета, поэт возвращается к этим образам еще в нескольких бейтах, построенных на любовных мотивах, причем как в прямой, так и в противительной интерпретации:

Испытывая стыд перед тобой, лишилось румянца вино,
Ведь струя вина, словно струя воздушная, бесцветна…
От описания слез в руке стал разноцветным тростниковый
                                                                                          калам,
Приди, спроси у моих глаз, что это за хитрость…
Осколок красоты в твоем зеркале знает,
Если роза идет в рост – это потеря цвета.

Завершается стихотворение одним из программных высказываний Шауката, который видит красоту поэзии в нетривиальной реализации поэтического смысла в слове:

От мысли о жемчугах стала странницей (гариб

) моя фантазия                                                                                          (хийал-ам),
Между смыслом и словом пролегли тысячи фарсангов.

Под «мыслью о жемчугах» может пониматься как обдумывание замысла газели, сложение которой в персидской поэзии устойчиво ассоциировалось с нанизыванием жемчуга на нить, так и мысль о пролитых слезах, о которых идет речь в одном из бейтов, а еще, возможно, о феноменах красоты возлюбленной – капельках пота на лике красавицы или ее белоснежных зубах. Образная игра здесь построена на многозначности слова гариб, обозначающего и «странный, диковинный, редкий», и «странник, скиталец». Итак, благодаря замыслу поэта его творческая мысль, скитаясь, находит и сопрягает необычные, «странные», далекие смыслы (ма‘ни) и словесные выражения (лафз). Именно такое, соответствующее заявленному критерию смысловое и словесное построение бейта, в котором смысл сложно сопрягается с выражениеи, мы и находим в начале газели.

Среди газелей Шауката много таких, в которых мотивы поэтического творчества выходят за рамки финального бейта и прихотливо переплетаются с другими темам, образуя сложные ассоциации и удивительные картины, как в газели с радифом «бумага» (кагаз-ра), в котором они сопровождают образ любовного письма: