Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика

Мои устойчивые фантазии сделали столь полновесными
                                                                                          матла‘

 —Раздается звон, когда я сближаю друг с другом две мисра‘.
Небосвод сделал твою красоту румяней, чем краса Йусуфа,
Ведь поэт «красоту концовки» выполняет красочнее,
                                                                   чем «красоту начала».
У чаши появляется имя от розоцветного вина,
Рубиновое вино делает оправой перстня драгоценную чашу.
[Кровавыми] слезами из глаз подари румянец весне мысли,
Кровью сердца, как роза, запятнай заплатанное рубище.
Из шелка слов сшита каба красавицы поэтической темы
                                                                         (шахид-и мазмун),
А хна красочных мотивов (ма‘ани-йи рангин) – украшение
                                                                                          ее пальцев.
С упоминанием ее [имени] прекрасен отказ от мира, Шаукат!
Ведь от милости тахаллуса – именитость макта‘.

В данном тексте обращает на себя внимание не только его оригинальное образно-стилистическое решение, но и элементы словотворчества, в том числе и создание авторских композитов. В частности, словосочетанию «украшение ее пальцев» в оригинале соответствует одна лексема ангушмурасса‘, сконструированная на основе «перевернутого изафета» (изафа-йи маклуб). Сходные особенности поэтического языка, характерные для разговорной речи, были отмечены А.М. Мирзоевым в творчестве другого среднеазиатского поэта того же периода – Сайидо Насафи (см. далее).

В приведенной газели, посвященной поэзии, возникает ее визуальный образ – она красавица-возлюбленная, облаченная в шелк слов, она невеста, чьи руки окрашены хной красочных смыслов. Поэты классической поры нередко сравнивали свой труд с работой мастерицы, украшающей невест, но впервые цельный зримый образ поэзии-красавицы возникает в творчестве Джами, что можно считать еще одним свидетельством его авторского вклада в формирование новой стилистической парадигмы в персоязычной поэзии.

Сайидо Насафи

Еще одной оригинальной фигурой среднеазиатского литературного круга можно считать Сайидо Насафи (ум. между 1707 и 1711). Таджикский ученый А.М. Мирзоев, посвятивший поэту монографию (1954), придерживался мнения, что Сайидо не примкнул к движению обновителей поэзии, чьи имена ассоциируются с развитием индийского стиля. А.М. Мирзоев исходил в первую очередь из того, что поэта мало привлекали стихи его непосредственных современников, поздних представителей стиля, таких, например, как Бидиль. Однако тот же исследователь выделил большой слой мухаммасов Сайидо, сложенных в ответ на газели ранних поэтов индийского стиля – ‘Урфи, Назири, Калима, Талиба Амули и др. Наибольшее количество ответных мухаммасов поэт сложил на газели Саиба. Эти факты можно считать свидетельствами того, что Сайидо не только не чуждался современных стилистических тенденций, но живо ими интересовался и активно участвовал в поэтических исканиях своего времени. Очевидно, что поэт сам выбирал образцы для следования и ориентировался только на те тексты, которые считал эталонными.

В исследовании А.М. Мирзоева также отмечены важные моменты, касающиеся характеристики эпохи XVI–XVII вв. в целом, которые совпадают с некоторыми наблюдениями авторов этой книги. В частности, ученый полагал, что первые признаки перехода к новой стилистической модели в персоязычной литературе можно наблюдать с XV в., они заметны уже в творчестве Джами и Наваи. Кроме того, в книге приведено множество фактов, свидетельствующих о том, что приток литературных сил в Индию, ставшую местом паломничества для многих выдающихся поэтов, осуществлялся не только с территории сафавидского Ирана, но и с территории Средней Азии.

Судя по его собственным свидетельствам, Сайидо не нашел признания в родном Мавераннахре, поэтому вся его жизнь прошла в странствиях по чужбине. В одной их своих газелей он с горечью писал:

От пиршества поэзии не получают прибыли бесчувственные
                                                                                          натуры,
Перо, творящее слово, словно свеча на могиле здесь.
В Исфахане и в Индии читают мои стихи,
Сам я из Туркестана, и нет мне признания только здесь.

Но слава все же пришла к поэту, хоть и на чужбине. Сайидо говорит об этом в афористической форме, а смысл его высказывания близок поговорке «Нет пророка в своем отечестве»: