Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика

Вином раскрасил я лицо бумаги,
Языком пламени придал глянец цветам на бумаге.
Послал я свиток (тумар

) своих горестей любимой,Должны прямо по пламени бежать ноги бумаги.
Мир и люди его пришли в соответствие друг другу,
Словно нарисованные рыбы в море бумаги.
Свод небес обрушился от потока моих слез,
Одна капля влаги – камешек для вощения бумаги.
Шаукат, сборник моих записей (сафина) переполнился
                                                                                          прозой,
Кладовая набросков стихов – море бумаги[39].

В этой элегантной газели визуализирован процесс писания письма, но в ней читаются и намеки на горячие мольбы, содержащиеся в послании, и на традиционные для газели сценки ночного винопития при свече, и привычная гипербола – сель слез страдающего влюбленного, пролитых в разлуке. А кроме этого лексический набор (краска, глянец, цветы, свиток, рисунки на бумаге) дает нам целостный образ страницы рукописной книги, украшенной миниатюрой.

В других стихотворениях, становясь доминирующими в лирических переживаниях и размышлениях автора, мотивы авторской рефлексии переходят в жанровый регистр самовосхваления. Вот, к примеру, несколько бейтов газели, в которой эти мотивы выходят на первый план:

Каждая газель – розовый куст из сада разума для меня,
Разноцветные матла

‘– это цветы в корзине для меня.Нападки на меня из-за успеха моих стихов,
Выдающиеся мисра‘– рука, дающая отпор, для меня.
Перо моей мысли – стрела, разящая мой стон,
Омовение главы – зеркало, [полированное] войлоком
                                                                                          для меня…
Клевета людская превращает меня в признанного мастера —
Немалой милостью оказались завистники для меня.

Традиционные мотивы самовосхваления Шаукат облекает в изощренную словесную форму, однако основная мысль его в целом понятна – что бы ни происходило с поэтом, какие бы превратности судьбы ему ни выпадали, все превращается в источник его вдохновения и ведет его к славе. Если обратиться к другим высказываниям Шауката о поэтическом таланте, в них ярко проявляется характерная для индийского стиля тенденция переноса качеств совершенного слова в визуальный ряд. Приведем некоторые примеры такой визуализации, демонстрирующие неисчерпаемую фантазию автора:

Наше перо превратилось в фонтан изумрудной воды,
О, сколько слов зазеленело от быстроты его движения!

Или такой финальный бейт газели:

На ухе розы остался ожог от молнии слушания, Шаукат,
Когда все соловьи прониклись пылкостью моего напева.

Вот еще один блестящий пример:

С тех пор как я переписал алую тетрадь [кровавых] слез,
От красочных фантазий мой Диван

стал похож                                                                   на европейский дом.

А еще поэт говорит так:

Для нас замысел стихов – это прогулка в цветнике,
А [поиски] звучаний под цвет значений – собирание цветов.

И, наконец, вот эти строки:

Изящество – манера моего пера, приносящего всюду весну,
Прожилка [лепестка] розы – нить в переплете моего Дивана

.

Фонтан с изумрудной влагой, европейский (букв. франкский) дом, обставленный непривычной, диковинной мебелью и украшенный картинами, букет в корзине или цветущий сад – в этих зримых формах Шаукат представляет свои стихи. Появляется у него и образ поэзии как нарядно одетой красавицы: