Первая исповедница

— Должно быть, луна уже давно взошла, когда я наконец добралась до последнего человека, — сказала Исидора. — Но я не видела луны из-за плотных облаков, понемногу затягивающих небо, словно темно-серый саван для покойника. Я знала, что скоро пойдет дождь. Последний выживший дрожал и тяжело дышал. Его звали Джоэл, он был пекарем. Каждый день он приносил мне маленькую буханку хлеба и никогда не брал платы. Джоэл говорил, что это его маленький вклад в общее дело, и так он уверен, что колдунья Гранденгарта не голодает. По правде говоря, Джоэл испытывал ко мне симпатию, хотя никогда не говорил об этом и не пытался сблизиться. Он просто приносил мне эту буханку хлеба. Думаю, это был предлог, чтобы увидеть меня.

Жена Джоэла умерла при родах еще до того, как я стала жить в Гранденгарте. Ему было одиноко и ужасно грустно. Помимо печали в нем было что-то еще, и это мне нравилось, но, зная о смерти его жены и нерожденного ребенка, я стеснялась долго с ним разговаривать. Я, исполняя долг городской колдуньи, лишь спрашивала о его делах и предлагала свою помощь. Он всегда отвечал, что все в порядке и отказывался от какой-либо помощи. Со временем мои чувства к нему росли, но из-за его утраты мне казалось, что не следует заговаривать о таких вещах. Я знала, ему понадобится еще много времени, чтобы оправиться от горя, и уважала его скорбь, понимая, что мне не стоит вмешиваться. Так что, как бы мне ни хотелось открыться ему, я держалась на расстоянии, а он каждый день приносил мне буханку, словно то был единственный повод увидеться со мной.

Когда я подошла к Джоэлу, который лежал в темноте возле дороги, я была опустошена. Я едва могла идти, пребывала в шоке и была покрыта кровью тех, кому только что помогла умереть. Я упала на колени рядом с Джоэлом и взяла его за руку, зная, что должна собраться с силами и принести смерть последнему человеку. Прижав его руку к своему сердцу, я изо всех сил постаралась его утешить. Но тут я почувствовала, что, в отличие от остальных, он еще не совсем перешел ту грань, за которой исцеление невозможно. Я поняла, что есть крошечный шанс спасти ему жизнь.

Я помню, как смотрела на его потрескавшиеся губы, освещенные лунным светом. Он хотел что-то сказать. Я дала ему глоток воды из бурдюка, как и многим другим, а потом склонилась ближе. Он сожалел о том, что мне пришлось испытать. Я призналась ему, что стыжусь, что не была вместе с ними, ведь если бы я была в городе, то смогла бы что-то предпринять. Он ответил, что сам был там и точно знает, что я не могла противостоять этим бесчеловечным солдатам. Он рассказал, что с врагами были и одаренные, люди со страшной силой. Сказал, что если бы я была там, то висела бы на столбе вместе с остальными, и некому было бы окончить их страдания. Джоэл считал, что все должно было произойти именно так, чтобы я смогла помочь людям. Я сказала Джоэлу, что, возможно, смогу спасти ему жизнь, что его можно вылечить и попросила его держаться, быть сильным. Несколько часов я просидела над ним в темноте, заживляя то, что могла. Но я понимала, что ему нужно больше, чем я могу дать.

Я знала, что к северу, в городе Уитни, есть целители. Я помогла Джоэлу залезть на мою лошадь, и мы отправились на север. Я гнала лошадь на грани ее возможностей, мы ехали всю ночь и весь следующий день. Я часто прибегала к дару, чтобы поддержать измученное животное и придать Джоэлу сил цепляться за жизнь. Мы почти добрались до Уитни, но Джоэл закричал от боли. Я пыталась его удержать, чтобы продолжить путь, но он не мог ехать дальше и умолял меня спустить его на землю. Упав на колени рядом с Джоэлом, я поняла, что единственному человеку, которого я могла бы спасти, помочь уже невозможно. С помощью дара я поняла, что, несмотря на все мои отчаянные попытки исцелить его, внутренние повреждения слишком серьезны. Я ощущала, как жизнь ускользает из него. Надежда умерла, и это был жестокий удар. В тот момент я уже ничего не могла сделать, чтобы спасти Джоэла от смерти.

Когда я склонилась ближе, сжимая его ладони и плача, он сказал, что жалеет о том, что совершил. Я спросила, о чем он говорит, и Джоэл объяснил, что цеплялся за воспоминания об умершей жене, отвергая все остальное. Он любил ее, но она умерла. Ему следовало жить дальше и наслаждаться той жизнью, что оставалась. Он знал, что я молчала из уважения. Он сказал, что если бы признался мне в своих чувствах, то, возможно, я открылась бы ему, и мы могли быть счастливы. Но он цеплялся за мертвое вместо того, чтобы обратиться к живому. Он сказал, что надо было жить своей жизнью, но теперь все кончено и уже слишком поздно.