Ионафан увещевал Саула:
«Что сделал он, за что же умерщвлять?»
О том же спрут спросить бы мог акулу,
Ответа только так и не узнать…
Царя стыдить? Да как посмел, наглец?
Вновь за копьё хватается отец.
Сжать древко и не бросить — несолидно,
И вот уже копьё в сынка летит.
Тут понял сын, решив убить Давида,
Саул сметёт любого на пути.
Ионафан, обед свой не доев,
Покинул стол, едва скрывая гнев,
Пошёл туда, где в поле с повиликой
Давид скрывался, ожидал свой фант.
Стрелою, пущенной с условным криком,
Оповестил его Ионафан
О близости фатального конца.
В большой обиде сын был на отца
И вопреки всем воинским уставам
Давида в самоволку отпустил.
Тот трижды поклонился, пал на травы,
От службы регулярной закосил.
Вчерашний победитель и кумир
Из армии сбежал как дезертир.
Глава 21. Юродство Давида во спасение
Пришел Давид в Номву к Ахимелеху
Без карабина, даже без ножа,
На нём ни лат нет, ни иных доспехов,
Одежда износилась и в прорехах
(Как будто Бровкин с армии сбежал
Или иной Максим Перепелица,
Чей облик сохранил Госфильмофонд,
Увековечил кадрами страницы,
Когда КПСС могла вступиться
За армию могучую и флот.
Жить научилась без партаппарата
Не самая библейская страна,
От танков перешла на самокаты…
Всё на круги своя придёт обратно,
Библейские вернутся времена).
Ахимелех тогда к Давиду вышел,
В смущении спросил: «А где праща?
Куда любезный навострили лыжи?»
Был он жрецом, про то, что видел, слышал,
Обязан был по службе сообщать
Кто новый появился в общих банях…
Всё знать про всех, но не рубить с плеча
Имел священник свыше предписанье,
И потому, как банный лист, с дознаньем
Вопросами Давиду докучал.
«Что о прибытье не прислал депешу?
С чего один?» В ответ на то Давид
Свою лапшу жрецу на уши вешал:
«Мне поручил Саул такие вещи,
Что лучше и не спрашивай, левит.
Пускай никто не знает, царь сказал мне,
За чем тебя послал, что поручил…
Солдат своих оставил я в казарме,
Нельзя мне появляться на базаре,
А у тебя припрятаны харчи.
Штук пять хлебов по случаю пришли мне,
А не найдёшь — что будет под рукой
Отдай, не жмись. Мы так с царём решили –
По случаю войны, чтоб мы так жили,
Излишки с правоверных взять мукой».
Давиду отвечал тогда священник:
«Простого хлеба под рукой — обвал,
А есть священный свежеиспеченный,
Хлеб тот достоин есть лишь очень честный,
Кто с вечера к жене не приставал».
За всех других Давид ответил строго:
«Без женщин мы чисты, здесь всё ништяк.
Из членов напрягал я только ноги,
Постель моя — канава при дороге,
Питание — засохший коровяк».
Священник дал тогда Давиду хлебца.
При этом жрец не сообщил наверх,
С какою целью зять Саула здесь был,
Какая в том была ему потребность.
А для властей сокрытье — смертный грех.
Скорей Земля вращаться перестанет,
Чем мир нас встретит без обиняков.
Заложат с потрохами поселяне.
Вот и теперь там был Идумеянин
Начальник царский здешних пастухов.
По имени Идумеянин — Доик,
Весёлый человек, наверняка.
Начальник пастухов — уже прикольно,
А то, какой был Доик параноик,
Узнаем мы чуть позже, а пока
Сказал Давид Ахимелеху: «Нет ли,
Жрец, у тебя меча или копья?
А то я здесь, хоть при царёвом деле,
Но без меча как девка на панели,
Коровка божья, мальчик для битья».
Меч, побеждённого им Голиафа,
Давид сюда сдал раньше как в музей,
Решив тогда, да сдался мне он нафиг.
А вот теперь Ахимелех из шкафа
Извлёк тот меч из тряпок и газет.
Тот экспонат, завёрнутый в одежду,
Вручил Давиду, тот аж задрожал,
Прижал к груди предмет геройский нежно.
Уверенный в себе вдоль побережья
Давид к царю Анхусу убежал.
Царь Гефский в благодушье был умильном –
Саул ослаблен, дело на мази.
Но слуги в один голос говорили:
Не это ли Давид из Израиля,
Что наших десять тысяч поразил?
Давид в испуге, видит плохо дело,
Прикинулся, что Сербского клиент* –
Внушеньем ток он пропустил по телу,
Припадки стал изображать умело.
Лицо дебилу — лучший документ.
Давид царю Анхусу рожи строил,
А дверь так просто чуть с петель не снёс,
Пускал слюну, держали его трое.
Хвалился он, что обесчестил Трою,
Где поимел Елену в полный рост.
Провёл Давид вкруг пальца контрразведку.
Сказал Анхус на слуг, что те нули:
Да сами вы, видать, умом не крепки.
Знать, сумасшедшие у нас столь редки,
Что вы ко мне придурка привели
Юродствовать, блажить передо мною,
А то своих мне мало дураков.
Я дверь в свой дом такому не открою…
Так с выдумкой безумною про Трою
Остался жив Давид и был таков.