Песнь моряка

Не обращая внимания на представление Грира, девушка все так же держала лицо Айка крепкой хваткой своего взгляда – не важно, решался он посмотреть на нее со своей высоты или нет. Поскольку Айк не взял Чмошку, девушка сунула собачку в руки сестре и шагнула вперед, встав прямо перед ним. Она так и стояла, юная и дерзкая, – смуглые босые ноги утоплены в дерне, голые руки скрещены над буйным цветением саронга – слишком красивая, до невыносимости. Альтенхоффен, который никогда не считал себя особым любителем потаращиться на женщин – даже близко, – был так поражен и повержен, что вдруг заметил, как еле слышно стонет, глядя на картинку, что нарисовалась перед ним в предвечернем сиянии. Впервые он понял, что имел в виду Грир и другие городские ловеласы, когда говорили «зашкаливает». Перед ним было редчайшее сокровище, и оно не вмещалось в обычные мерки. Ноги слишком коротки для модельных чулок, а бедра и плечи слишком крепки и агрессивны для журнальной красотки. Лицо широкое и плоское, как летнее море, а темные острова глаз расставлены слишком далеко друг от друга, чтобы плавать между ними без компаса. Но собранная вместе, эта невероятная композиция казалась гениальной картиной. Собственно говоря, то, как она стояла, скрестив руки над изобилием цветов, напомнило Альтенхоффену островную девушку Гогена, несущую блюдо с фруктами.

– Что с вами, Айзек Саллас? – требовательно спросила девушка. – По телевизору все время повторяют: «Ни один человек не остров»[76]. Неужели вам не нужен спутник жизни, как они говорят?

Предложение было неприкрытым и бесспорным, как пощечина. Мистер Айзек Саллас посмотрел на нее отечески – взглядом, который держат наготове для влюбленных детей:

– Шула, деточка… это же просто мыльные оперы. Никто уже давно так не живет. Правда, мужики?

Он обернулся к Гриру и Альтенхоффену за подтверждением. Те дружно закивали, пытаясь прикрыть ее неприкрытое предложение одеждой кривых улыбок:

– Точно… конечно… мыло… мусор…

И тут глаза девушки заблестели злыми слезами.

– Вы все… ненормальные. – В ее голосе теперь звучал благоговейный страх. – Никто у меня дома не сказал бы «нет» такой милой толстенькой собачке. Если она не подходит как спутник жизни, ее всегда можно съесть, ну и что. Никто не сказал бы «нет». Но вы…

Она перевела взгляд с Альтенхоффена с его перекошенным галстуком-бабочкой и четырьмя очками на нелепого Грира, что пялился на нее, как похотливый водяной с гривой из дредов, потом на лицо Айзека Салласа со старательно удерживаемой отеческой гримасой… потом вдаль и вширь, на группы горожан, бродивших, как лунатики, среди огромных валунов… вширь, вширь, пока злые слезы не покатились у нее по щекам.

– Вы все. Ненормальные. Как будет хорошо, когда я уеду домой.

16. Человек решает в уме задачу, Покупает свободу, считает сдачу, Но вверяет ветру свою удачу И зовет волну лучшим другом

– под эту песню Кармоди забрасывал в море кошельковый невод. Ее сочинили как будто специально для этой путины, для этого сезона, однако Кармоди утверждал, что слышал ее в исполнении фолк-трио прошлого века, которое звалось «Бок, Мьюир и Трикетт»[77]. Еще он слышал, что Бок адаптировал для этой песни рыбацкую элегию века позапрошлого. Некоторые вещи если и меняются, то лишь проявляя свою суть все сильнее и сильнее.

Припев был универсальным и вневременным настолько, что его мог навеять любой меланхолический бриз, продувавший насквозь любую заброшенную рыбацкую деревню, вплоть до первобытных стоянок на заре времен с их плоскодонными скорлупками:

Ах вы, дни, мои дни,
Золотые веселые дни,
Когда рыб было в море – только лови,
И я думал, что так будет вечно…

Второй куплет, однако, больше подходил их водам; он звучал вполне актуально и становился актуальнее день ото дня:

Только сети становятся все короче,
Нет работы, и рыба клевать не хочет.
Если сбудется все, что волна пророчит,
Нам придется идти дальше в море.
Ах вы, дни, мои дни…

Прозвучавший на рассвете сигнал возвестил начало сессии, и бо́льшая часть флотилии рванула на всех парах через пограничную линию с еще не разложенным оборудованием и убранными для уменьшения сопротивления подводными рыболокаторами. Сейнеры уже успели обследовать прибрежные воды: редкие сине-зеленые вспышки на экранах их радаров указали на скудные скопления хека или тихоокеанской корюшки, но и только. «Придется идти дальше в море». Они и пошли – быстро, насколько могли вынести их волно-рассекающие, дизель-пожирающие и доведенные почти до банкротства лодки.