Песнь моряка

– Ха-мууууу, – мычал он. – Я танцую в глубине. Я станцую, ты уснешь, будешь жить со мной на дне… ха-мууууу.

Девочка взвизгнула от удовольствия и тоже упала на колени, включаясь в игру. Она перекинула волосы на лицо.

– А вот неееет, – пропела она в ответ. – Я не с тобой. Я не буду под водой…

Друзья распевали и раскачивались, пока, возвращаясь со сбора кореньев, на тропинке не показалась бабушка мальчика Ум-Лаладжик. На миг она застыла от страха, ошеломленная тем, что открылось ее глазам на берегу под обрывом. Рассмотрев, что это всего лишь Шула и Имук, она сменила страх на гнев. Она принялась бросать в них грязные коренья.

– Глупые дети, – бранилась она. – Наглые непочтительные дети! Вы решили подразнить духов? Чшшшш! Какая глупость! Какая опасная глупость.

– Это всего лишь игра, бабушка, – отозвался Имук.

– Очень глупая игра, даже для детей. Немедленно прекратите и займитесь делом. И побыстрее. Ибо слыхала я, что нынче последний день осени. Зима придет с минуту на минуту.

– Где ты это слыхала, старая бабушка? – спросила Шула с невинной улыбкой. – Неужто ветром надуло? – Принцесса не упускала случая подшутить над старой сборщицей кореньев и ее привычкой выдувать газы.

– Опять дразнилки! – хрипло закричала Ум-Лаладжик. – Дразнилки и глум!

Она снова принялась бросаться в них кореньями. Шула взвизгнула и спряталась за корзинкой. Для такой старой женщины Ум-Лаладжик бросалась сильно и метко. Это она научила Имука. В конце концов она прекратила бомбежку и тяжело вздохнула:

– Если тебе так надо знать, нечестивая девчонка… Мне сказал об этом ворон Тасалджик. Еще он сказал, что нынче ночью будет буря. Страшная буря. Поглядите. – Она указала на горы. – Видите, как пляшут в темных тучах верхушки сосен? Тасалджик сказал мне, что она так и начнется. Люди Морского Утеса должны завершить сбор в этот день, иначе к следующему сезону в длинном доме будет много урчащих животов. Так что поторопитесь! И довольно шуток.

Как только старуха уковыляла с обрыва к длинному дому, Шула покатилась со смеху.

– Этот ворон – известный врунишка, – сказала она. – А живот у сборщицы кореньев урчит в любой сезон.

Имук смеялся вместе с ней. Люди часто шутили над звуками, доносившимися из живота старой Ум-Лаладжик, называя ее Барабан с Корнями или Звонкий Пузырь. Или Паучья Скво – ибо она и вправду напоминала паука с тонкими ручками-ножками и большим брюхом. Но Имук любил старую женщину и знал, что при всех своих рычаниях и урчаниях она очень мудра, так что он взялся помогать Шуле заново наполнять корзину.

Когда с камня был снят последний комок водорослей, под ним обнаружилась красивая резная кость. За игрой Имук совсем о ней позабыл. Он хотел убрать ее с глаз, завернуть обратно в материю, но девочка упросила показать ей, что это такое.

– Разве у меня, – сказала она обиженно, – хоть когда-нибудь в жизни были от тебя секреты?

Он знал, что не было. Очень медленно он развернул обертку.

– О, Имук! – воскликнула она. – Это ручка… Ничего прекраснее я никогда не видела! Никто никогда не вырезал такой удивительной ложечной ручки! Но где ты найдешь для нее раковину? Во всем море таких нет.

Имук был так горд, что ответил с трудом:

– Бабушка говорит… что для каждого крючка есть своя рыба, а для каждой ямы свой заступ. Что-нибудь да найдется.

Он стал заворачивать кость обратно, но Шула его остановила.

– Я должна подержать ее в руках, Имук, – взмолилась она. – Совсем чуть-чуть?

Имуку не хотелось уступать. Ни разу еще чужая рука не прикасалась к его работе. Магия может исчезнуть.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Но я тоже буду держать.

Он протянул ей кость, и Шула провела пальцами по всей ее длине. Странные вещи происходили, пока она это делала. Вдруг стало очень тихо. Унялся ветер, замерли верхушки сосен. Вся береговая суета тоже остановилась. Мужчины на скалах и женщины на обрыве застыли в своей спешке, словно тотемные столбы.

Одно лишь море еще немного волновалось, но и его движения стали заметно медленнее. Волны набегали лениво, точно летние облака, и сделались ярче, хотя небо оставалось темным, как глина.

И когда двое друзей прищурились от этой яркости, они увидели, что с гребня на гребень, словно из одной заботливой руки в другую, переходит круглый переливающийся предмет, вдоль берега, медленно… осторожно… и вот он уже лег на песок у ног принцессы Шулы.

Это была большая раковина, больше, чем любой моллюск, мидия или гребешок, больше даже, чем морское ушко, и намного красивее! Она была такой яркой, что от одного лишь взгляда в ее сердцевину все внутри кружилось, как в водовороте.

– О, Имук! Твоя бабушка была права! – воскликнула девочка. – Для любого следа есть нога.

С этими словами она взяла раковину в руки, и та с трудом поместилась в ее раскрытых ладонях. Раковина переливалась между двумя детьми, как озеро лунного света. Шула протянула ее мальчику, чтобы он попробовал приладить ручку. Зубчатый край идеально вписался в резную выемку.

– Теперь воистину это самая прекрасная вещь на свете, – тихо сказала Шула.

Имук сиял от гордости.