Песнь моряка

– Людям должно понравиться. У женщин от одного ее вида перехватит дыхание. Мужчины скажут, что Имук – непревзойденный ложечник среди всех домов на всем берегу! Может, даже твой отец перестанет называть меня никчемным рабчонком.

– Может, твоя бабушка перестанет бросаться в меня кореньями! – добавила Шула, радуясь вместе с другом.

– Я покажу ее Людям на первом зимнем празднике. Я достану ее и буду черпать ею яства из Праздничного Котелка! Твоему отцу останется лишь завидовать.

– Ой! – воскликнула Шула с неожиданной тревогой. – Тогда ее нельзя никому показывать. Ты ведь знаешь моего отца. Если мой отец завидует тому, чего у него нет, он всегда объявляет потлач. Тебе придется выбросить свое сокровище.

Когда объявляют потлач, все взрослые члены племени должны отдать самую дорогую свою собственность. От потлача нельзя отказываться – с его помощью Смотритель-Хранитель не позволяет Людям слишком возгордиться друг перед другом.

Имук знал, что Шула права. Кто бы из мужчин ни сделал себе гарпун лучше того, что есть у вождя, старый завистник тут же объявлял потлач – он ведь всегда мог потребовать себе другой гарпун. Да, вождь заставит уничтожить эту непревзойденную ложку, если не сможет забрать ее себе.

Но тут глаза Имука заблестели опять.

– Мы устроим свой собственный Праздничный Пир, здесь и сейчас, без отцов и бабушек. Мы позовем на праздник всю мою семью! – Мальчик поднял резную кость выше головы. – Они увидят, что моя прекрасная ложка посвящается им. Они придут, один за другим, и я представлю их тебе. Я скажу: миссис Белка, это принцесса Шула, Приносящая Удачу, мой самый верный друг. Принцесса Шула, это миссис Цик-цик, ее беличество!

И тут из-за скалы, размахивая пушистым хвостом, появилась та, о ком они говорили, – бежево-белая белка с сияющими глазами. Она грациозно поклонилась девочке, и та поклонилась ей в ответ.

– А это мисс Гагара, – продолжал Имук. Появилась юная гагара с красивыми бусами на шее. – Мисс Гагара, пожалуйста, поприветствуйте Шулу, она тоже уже почти взрослая.

– Вы очень красивая, – сказала гагара.

– И вы, – смущенно сказала Шула.

– А это мистер Дрозд… а это миссис Топорок…

Один за другим приходили звери и присоединялись к друзьям в их игре, танцуя вокруг на песке. Под их танец выпрямлялась нога мальчика, и горб ослаблял свою хватку у него на спине. Отбросив сосновую палку, Имук пустился в пляс вместе с гостями. Круг за кругом вокруг скалы, лапа к ладони, плавник к крылу.

Танец продолжался, казалось им, не один час, и эти часы могли стать днями, если бы не спустился вдруг с темного неба ворон Тасалджик и не прокаркал зловещее предупреждение.

– Коготь бури! – прокричала танцорам черная птица. – Коготь страшной бури! коготь! коготь!

Не успел он улететь, как яростная вспышка молнии разрушила детскую фантазию. Зверьки исчезли. Ветер снова застонал в вершинах сосен. Высокая волна накинулась на скалы и забросала мужчин, убегавших от нее вверх по утесу, своими гарпунами. Женщины поспешно выбирали последних рыб из сушильных решеток.

– На этот раз врунишка-ворон сказал правду, – прокричала Шула, пытаясь заглушить ветер. – И в самом деле приходит зима.

Схватив инструменты и палку, Имук поспешил к прорезанным в скале опорам. Шула бросилась к своей корзинке. Посыпался жалящий град. Имук почти достиг вершины утеса, прежде чем вспомнил о прекрасном подарке. Раковина сияла, как маленькая луна внизу на прибрежном камне.

– Шула! – позвал он, перекрикивая усиливающуюся бурю. – Раковина! Раковина!

Девочка метнулась обратно к берегу, но вторая гигантская волна уже неслась к большому камню. Когда она откатилась назад, девочка была вся мокрая, а камень пустым. Море, что столь нежно преподнесло им свой дар, теперь грубо забрало его назад.

Алиса сообразила, что «Корона» уже закончилась – она проглотила всю бутылку, не почувствовав вкуса ни одной капли. И прочла при этом всего треть этой глупой книжки! Скрипнув зубами, она пошла за новой бутылкой. Гнев, зажженный сценой в коттедже Папы-папы, еще тлел в ней, не угасая, как горящий мусор. Даже разгорался. Потому что детская история во всей ее незапятнанной мультяшной карикатурности на жизнь мифических туземцев лишь подчеркивала то, что происходило в настоящей туземной жизни… а именно грязь, отчаяние и перверсии.

Она вернулась со второй порцией пива и на этот раз поставила бутылку янтарной жидкости подальше от руки, чтобы не так просто было проглотить ее автоматически. Взяла книжку и продолжила чтение.

Внутри длинного дома бушевала буря почти столь же яростная, как и снаружи. Все смешалось в суматохе и безумии последних минут, в попытках заделать дыры и окна от непогоды. В центре дежурный поспешно разводил костер, ломая щепки. Сизый дым клубился и вздымался волнами. Маленькие дети в страхе жались друг к другу, а глаза больших становились еще больше, когда в трещинах меж кедровых досок сверкали молнии.

Огонь уже загудел, когда вождь вдруг поднял руки.

– Где Шула? – вопросил он. – Где моя дочь?

– И Имук? – закричала старая бабушка. – Мой маленький Имук, где он?