Песни безумной Женщины

Там не было бабочек, и прочей херни.

Только мерзкая блевота, непереваренные таблетки, пост-алкоголь, и желудочные соки.

Ты просила помощи, тебе было так плохо, но я не мог тебе помочь.

Я не был твоим Сидом Вишезом, а ты не была моей Ненси.

Реальность несколько более ужасна и прозаично, чем пленка.

Вечером тебе становилось ужасно хорошо, и ты сияла по-новому.

И все начинала по-новому, в надежде.

Но ты не феникс, а я тебе не древний алхимик.

И снова свежие сопли, и крики, что называла ты песнями.

И пустые блистеры, словно матрацы, устилали пол рядом с окурками.

Посреди пустых бутылок дешевого алкоголя валялась ты, где-то рядом был и я, из этого было все.

Забытые в этой маленькой квартирке, но неприятно помнящие себя.

Слышали соседи твое предсмертное дыхание, полное надежды.

Но к утру, ты по-прежнему жива.

Песня 20.

Видения случались, словно метаморфозы.

К вечеру бывало и совсем не так как нужно, а к утру не так как могло бы показаться на первый взгляд.

Днем по сути, бывало настолько глупо, что, если задуматься, так и вовсе несуразно, да по стене кирпичной.

Ночью темной, невыносимо стало, пришлось зажечь лампочку, и кричать в окно.

Дуплетом выстреливая, грозя черной дождевой луже.

Слабо заваривая черный чай, который бывал и похуже всего.

Внедряясь в пространства, потроша последнее.

Зарываясь поглубже в землю, чтобы спокойнее стало, да навсегда.

Слушая ее песни, испытывая тошноту, беря от жизни все.

Сгорели мосты последние, но мы идем вплавь, обратно, то есть условности, красивые слова, наделенные.

Милая девушка неминуемо становится мерзкой старухой, люди назвали это время.

А я говорю, не так все это.

Вытирая ноги о бетонный пол, мы становились подобно лисам.

Мы по осени линяли, и приносили неудобства.

Но такова воля вселенной, и мы не смеем.

В то время золото чернело и рассыпалось, металл раздора и крови.

Задумываться больше не было времени, больше не было времени даже для единой мысли.

Действие, есть предлог для продолжения.

Шаг вперед, есть частный случай могильной ямы.

А остальное все ни к чему, ни за что не нужно.

Все остальное устало, и побледнело.

Утратило последние силы, присело, и уныло прикурило крепкую сигарету.

Песня 21.

Приветственные возгласы, да прощальный визг, как забытые слова, в вечность.

Быстрые концы всего что успело начаться, слишком быстрые, чтобы успеть сломаться в нужный миг.

Запоздалые возвращения, называемые мерзкими зарубежными словами.

Не то чтобы это было нужно, не то чтобы в этом была необходимость сейчас.

Просто попытавшись скрыться, будь готов внимать и слушать, заунывных, тех кто тянет тебя обратно.

Нет, не нужен ты им, в тебе нет нужды, просто так принято.

Так научили их, так их воспитывали, сугубо объективно и по-настоящему несуразно подальше.

Бытовали мнения, ходили слухи.

Блуждали мысли, сначала вокруг, а затем около, и вправду.

Зеленели травы и кустарники, и все вроде бы своим чередом шло, но как бы не так.

Все шло их чередом, несправедливо навязанным, испачканным в дерьме и высокопарных выражениях.

Следом плелись взгляды мутные, словно синие туманы, что окутывают утреннее поле по весне в долине реки, как есть.

Построим новые изоляторы.

Сложим из белого камня новые тюрьмы.

Обяжем на каторгу каждого, у кого нет плоскостопия, это будет престижно и уважаемо.

Плели плети неумелые старухи, плели быстро, чтобы успеть на всех.

Да чтобы с задором колыхался каждый в той петле, веселее.

Вернее становится, если поджечь, люди маятники.

Пить легко, тяжело отходить.

Жить легко, и легко уходить.

И через край.

Ступай же…

Песня 22.

Время жить, и время мочиться.

Время быть, и улетучиваться на сладость космосу, на горесть земле.

Непреклонно демонстрировал окружающим свой внутренний мир, путем тошноты тем, чего не было в других.

Самозабвенен был в этом деле.

Как дирижер, выносил всю внутреннюю красоту.

Это как пьет пианист, высоко запрокинув голову, это как режет маньяк, с неподдельной улыбкой.

Изящно проблеваться, тоже надо уметь.

И лучше дешевого клубничного напитка, вперемешку с паленой водкой и жареными сосисками, нет песни для действия такого естественного.

Безумная женщина, в своих песнях пыталась уподобиться мне, пыталась подражать.

Но ей ли стоило так делать?

Я был блекл, и жалок, даже среди ее неосознанной икоты, такой не подменной, такой изящной.

Залпом она выпивала стакан непонятно чего, да в общем и неважно, и была прекрасна в этом.

Залпом потом испускала все это за дверь подъезда, немного пачкая волосы, и была великолепна в этом.

Это тоже была одна из ее песен.

Такая простая и прозаичная, такая жизненная словно недопитое пиво в стеклянной бутылке у ступеней кабака.

Брезгливо озирали мы ее.

Но не хотели.

Нас пьянило присутствие друг друга.

Осязание пока что живых тел, которые уже вот-вот…

Тогда рассвет наступал, и ветер мел холодно возле бордюров.

И угрюмые работяги шли на работу по утрам, как и обычно.

Песня 23.

Забылась ты и устала, заплакала и начала умолять.

Ты хотела, чтобы я отпустил тебя, но я не смел тебя держать, и хотел того же.

Ты твердила о зависимости, а я был симметричен тебе в этом.