Песни Шираза

Народное творчество иранцев, как и фольклор других народов, совершенно анонимно и, в отличие от литературы, представляет собой коллективное творчество. Однако это не означает, что личность, индивидуальное начало не в силах оказать на него влияния. На юге Ирана, например, в конце прошлого века и начале нынешнего широкую известность приобрели слагатели и исполнители песен (добейти) Бакер, Мохайя и особенно Фаиз из Даштестана (ум. в 1907 г.). В его песнях и четверостишиях слышится жалоба на разлуку с любимой, тоска по ушедшей молодости. Среди анонимных добейти его строки выделяются большей художественностью, силою чувств, оригинальностью мысли. В Ширазе время от времени появляются лубочные издания Фаиза — небольшие литографические тетрадочки, продающиеся за гроши.

Большой известностью пользовался певец Мехди. Народная фантазия внесла в рассказ о его жизни много чудесного и изукрасила ее почти сказочными подробностями. Из отдельных добейти и преданий видно, что Мехди смолоду был обручен с красивой девушкой по имени Ниса. Но ее родители нарушили сговор и отдали дочь за богатого. От горя Мехди превратился в скитальца и, как обезумевший Меджнун, переходил из деревни в деревню, изливая в песнях свое неутешное горе. Все добейти, в которых упоминается Ниса, с полным основанием приписываются ему.

Последние по времени поэтические переводы иранского фольклора публиковались на русском языке в конце 60-х годов[8].

Настоящая книга даст возможность широкому кругу читателей познакомиться со всем многообразием иранской народной поэзии. В этом ему помогут выразительные переводы Александра Ревича, убедительно передающие глубину и особенности фольклора, его образность, лирическую тональность, простоту и в то же время богатство персидского языка, каким пользуются иранцы за пределами письменной литературы.

А. Шойтов

ЧЕТВЕРОСТИШИЯ

Белая птица, лети поскорее в мой дом,
Вволю тебя напою, напитаю зерном,
Где б ни была ты, в каком бы краю ни гнездилась,
Помни всегда о потерянном сердце моем.

* * *

Кораном я клянусь, любой его строкой,
Я на красу твою глядел бы день-деньской,
И если б не враги меня подстерегали,
Повсюду бы как тень бродил я за тобой.

* * *

На крышу ты взошла и на меня глядишь,
Смеешься надо мной: мол, я кудрями рыж,
Гори они огнем, те огненные пряди,
Из-за тебя я стал бродячим, как дервиш.[9]

* * *

О мой стройный, о высокий мой, на ком
Виден шахский знак, в любой ты входишь дом,
Внятен голос твой всем людям, всякой твари,
Ведь язык и птиц и рыб тебе знаком.

* * *

Двух барсов вижу на горе крутой,
Раздался выстрел, слышу плач и вой.
Гуляйте, братья, все уйдем однажды,
Останется кирпич под головой.[10]

* * *

По грязи милая ступает босиком,
Горит моя душа и голова огнем,
Чтоб обувь ей пошить, свою содрал бы кожу,
Обул бы я ее и проводил бы в дом.

* * *

Была я как буква «алеф», буквой «даль» стала ныне,[11]
Была я как сахар сладка, стала горче полыни,
Была я как роза меж роз, не дал счастья Аллах,
И стала теперь я засохшей колючкой в пустыне.

* * *

О, сколько сидеть на горе, ожидая,
Когда же распустится роза младая?
Ведь знаю: лукава она, неверна,
Чего же я жду и на что уповаю?

* * *

Клялась мне в верности любимая моя,
Клялась, что никого не выберет в мужья,
Неделя минула — она ушла к другому,
О, клятвы женские, всевышний им судья!

* * *

В каждом городе тысячи дев, как цветов на лугу,
Сотни юных красавиц встречаю на каждом шагу,
Почему ж в моем сердце безумном тоска и смятенье,
Почему я мучений разлуки избыть не могу?

* * *