Читаем Пьесы и сценарии полностью

АЛЕКС. Что-то близкое, но ещё не то. Ощущение наполненности жизни может возникнуть и от добрых, и от злых причин. Наполнена жизнь учёного. Одинокой старушки, лечащей больных кошек. Но и мерзавца, который богатеет за счёт других. Но и гусеницы, поедающей плодоносное дерево. Если всё это — счастье, так поставить ли его целью? Не следует ли такие счастья различать?

СИНБАР. Но кто будет различать? Вы? Или я? Почему мерилом правильного счастья будет ваша точка зрения, а не моя? а не его?

АЛЕКС. Не моя и не ваша! — внутренний нравственный закон! Быть счастливым — но не в противоречии с ним!

СИНБАР. Ка-кой ещё внутренний нравственный закон? Врождённый, что ли? (Хохочет.) Изучайте медицину! В нашем организме просто нет органа, в котором бы помещался внутренний нравственный закон!

АЛЕКС. Я знаю вашу теорию: всего человека с Рафаэлем и Моцартом объяснить гормонами.

СИНБАР. Да! Изучайте гормональную жизнь! А то — абсолютная мораль, бабушкины сказки! Всякая истина конкретна! и всякая мораль относительна!

АЛЕКС. Проклятая зацепка с относительностью морали! Вы любое злодейство оправдаете относительностью морали! Изнасиловать девушку — всегда плохо, во всяком обществе! и — избить ребёнка! и выгнать из дому мать! и распространить клевету! и нарушить обещание! и использовать во вред доверчивость!

СИНБАР. Ерунда! Га-ли-ма-тья!

АЛЕКС. Как? Это всё может быть и хорошо?

СИНБАР. А — убить собственных родителей, если они постарели, это плохо или хорошо? Вон, спросите Кабимбу. Есть такие племена, где это хорошо, даже гуманно.

ТЕРБОЛЬМ. Так может быть, закон есть, но проясняется нам тысячелетиями? и ещё дополнительно программируется каждым обществом?

СИНБАР. Не барахтайтесь! Никакой абсолютной морали! и никакого внутреннего нравственного закона! А если б он и был, то не было бы такой силы, которая заставила бы нас с ним считаться!


Появляется Альда. Её не замечают.


АЛЕКС. Такая сила есть!

СИНБАР. Назовите!

АЛЕКС. Смерть!! Постоянная загадка смерти! Постоянная преграда перед нами — смерть! Вы можете изучать кибернетику или голубые галактики, и всё равно никак вам не перескочить через смерть!

СИНБАР. Будет время — перескочим и через неё!

АЛЕКС. Никогда! Смертно всё во Вселенной — даже звёзды! и мы вынуждены философию свою строить так, чтоб она была годна и к смерти! Чтоб мы были готовы к ней!

СИНБАР. Надоели эти кладбищенские нравоучения! Ими хотят задавить живую клокочущую жизнь! Сколько времени занимает та несчастная смерть — голый момент отрицания, небольшой дополнительный фактор, — по сравнению с нашей длительной разнообразной многокрасочной жизнью?

АЛЕКС. Мала по времени — не мала по значению! Не прячьтесь — найдёт!

ТЕРБОЛЬМ. Мы так говорим о смерти, будто умирать будет кто-то другой, а не мы.

СИНБАР. Мы так говорим о смерти, будто мы умираем каждый день! Земной шар — велик! Людей — три миллиарда. Почти невероятно, чтобы во всякий данный момент в эту дверь (показывает на правую) вот, я безстрашно оборачиваюсь к ней, — чтоб в эту дверь вошла чья-нибудь смерть!


Все обернулись на дверь, мгновение ждут. Но никто не входит. Синбар издаёт смешок. Воспользовавшись паузой, Альда, подошедшая сзади к Алексу, трогает его за руку. Тот оборачивается.


Больше того! Вот я иду и заглядываю в прихожую. (Заглядывает.) Нет никого и там!

АЛЬДА. А ты всё споришь! и охота тебе? Мрачность какая-то.

АЛЕКС (усаживает её рядом; в споре он был радостно-возбуждён, сейчас затемнился). А что я… ты бы хотела?

АЛЬДА. Ну, потанцевать, что ли.

АЛЕКС. Что за занятие — танцевать?

СИНБАР (из двери, Тербольму). Ну, я, пожалуй, пойду, покурю около форточки. (Уходит направо.)


Тербольм тоже поднимается, уходит в большую гостиную.


АЛЬДА. Отчего ты не подошёл ко мне за целый вечер? Мог бы сказать, как я играла.

АЛЕКС. Очень прилично. Очень технично. А тебе самой как кажется? (Пьёт.)

АЛЬДА. По-моему, неплохо. Всем понравилось.


Алекс молча кивает.


Генерал меня сейчас расспрашивал. Удивлялся. Я ещё ему не рассказала, как я стала всё спокойно переносить. В кино не плачу. А вчера на улице при мне автобус задавил собаку. Большую бело-рыжую собаку. Она спокойно так переходила улицу наискосок и автобуса не видела. и он почему-то не гудел. Толкнул её мягко, как ватную, и переехал. Но ты, Аль, как будто не рад моему выздоровлению.

АЛЕКС. Что ты, что ты, я очень рад.

АЛЬДА. Ведь ты больше всех этого хотел.

АЛЕКС. Я больше всех?.. Да, верно.

АЛЬДА. Это ты меня заставил. Молодец. А теперь не рад?

АЛЕКС. Я рад, Альда. Я рад. Тебе так кажется потому… ну, может быть, потому… Тебе не кажется, что это ты ко мне переменилась?

АЛЬДА. Я к тебе? Может быть. Пожалуй, да. Но это тоже к лучшему, Аль.


Смотрят друг на друга.


Это к лучшему. (Пауза.) Да, между прочим, Тилия сейчас мне звонила, но бросила трубку.

АЛЕКС. Так может, случилось что-нибудь?

АЛЬДА. Ну почему обязательно надо предполагать плохое?

Перейти на страницу:

Все книги серии Солженицын А.И. Собрание сочинений в 30 томах

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1

В 4-5-6-м томах Собрания сочинений печатается «Архипелаг ГУЛАГ» – всемирно известная эпопея, вскрывающая смысл и содержание репрессивной политики в СССР от ранне-советских ленинских лет до хрущёвских (1918–1956). Это художественное исследование, переведенное на десятки языков, показало с разительной ясностью весь дьявольский механизм уничтожения собственного народа. Книга основана на огромном фактическом материале, в том числе – на сотнях личных свидетельств. Прослеживается судьба жертвы: арест, мясорубка следствия, комедия «суда», приговор, смертная казнь, а для тех, кто избежал её, – годы непосильного, изнурительного труда; внутренняя жизнь заключённого – «душа и колючая проволока», быт в лагерях (исправительно-трудовых и каторжных), этапы с острова на остров Архипелага, лагерные восстания, ссылка, послелагерная воля.В том 4-й вошли части Первая: «Тюремная промышленность» и Вторая: «Вечное движение».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман