Читаем Пьесы и сценарии полностью

МЕРЕЩУН. Тоже мне устроена! Устраиваться надо, чтоб за зону не ходить, чтоб до конца срока! Я только молчу, а знаешь, какие корни я здесь пустил? Скорей начальника лагеря на этап шуганут, чем меня. Ты думаешь, я тебя на одну ночь зову? Любочка, нет! В законе будем! Будем жить.

Люба молчит.

Сейчас посылка пришла. (Берёт её за руки.) Ты — настоящие пирожные сколько лет, как не ела? Настоящие пирожные «наполеон»! Колбаса настоящая! Американская тушёнка — мечта!

ЛЮБА (отнимает руки). Очень рада за вас, доктор. Вот и покушайте с кем-нибудь… с другой…

МЕРЕЩУН. А я с тобой хочу, Любочка! (Обнимает её.)

ЛЮБА (слабым голосом). Доктор! Кто может устоять?.. Любая женщина в лагере — ваша. Ну, не на мне же клином… Мне так тяжело слышать сейчас это всё… (Освобождается от его рук. Сидит понурясь.)

Одинокий оркестрант издаёт печальные звуки на духовом.

Разрисованный занавес.

В антракте, как и в двух первых, — смена часовых на вышках. Развод проходит перед первым рядом партера, отгоняя попавшихся зрителей.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЁРТОЕКАРТИНА 10

Литейка. Печь для бронзы перестроена ещё на новый лад. В щели её иногда виден огонёк. Около печи — Муница и Яхимчук. Муница очень суетлив, всё время заглядывает в смотровое окошечко. Нержин лопатой перемешивает формовочную землю. Дверь сушилки распахнута. На крыше сушилки Чегенёв прибирает хлам.

МУНИЦА. Плавится, проститутка, плавится! (Приплясывает.) За яких пятнайцать хвылын пиде бронза перший кляс!

ЧЕГЕНЁВ. Теперь пойдёт, как батя тебе помог.

МУНИЦА. А шо мэни Николай? Я сам мав и липше збудовать. Мэни вэдомо, шо форсунку потрибно малэньку.

ЯХИМЧУК. Як то така дурныца — шо ж вы нэ допэрлы? Шо ж ваша бронза выгорала дочиста?

ЧЕГЕНЁВ (разбирая хлам). Арматура, трубы, опоки, вот набралось! Что б мы делали, если б праздников не было, а? Глеб! Что такое большевицкий порядок, ты знаешь?

НЕРЖИН. Да приблизительно.

ЧЕГЕНЁВ. Когда нет ничего, хоть шаром покати! Сейчас подряд, что нужно, что не нужно, в печку покидаю, и будет у меня большевицкий порядок!

Входит Люба в запахнутой телогрейке, дверь за ней сильно хлопает.

ЛЮБА. Тут Кузнецова не было?

Литейщики, занятые каждый своим делом, не отвечают, Люба делает знак Нержину, тихо идёт к сушилке. Нержин за ней. Стоя в дверях сушилки, зияющей чернотою, как пещера, они разговаривают тихо.

НЕРЖИН. Что ты, Лю?

ЛЮБА (в большом волнении). Глебушка! (Обнимает его.) Я — на всякий случай… Попрощаться!

НЕРЖИН. Этап? Да?

ЛЮБА. Этап.

НЕРЖИН. Но подожди, может, мы ещё… может, нас?..

ЛЮБА. Неужели ты думаешь, Тимофей стерпит всё, как сейчас есть? Или тебя, или меня… (Пауза.) Хорошо тебе было эту недельку со мной?

НЕРЖИН (гладя её лицо). Так хорошо!.. Как на небе.

ЛЮБА. Спасибо и тебе! Я эту недельку глубоко спрячу, я её — навсегда…

НЕРЖИН. Слушай, ну неужели мы ничего не можем?..

ЛЮБА (живо). Можем! Мы можем и уцелеть! Мы можем и любить друг друга очень-очень тайком, — только обещай… только согласись… Разделить меня. С Тимофеем. Я буду приносить тебе и покушать!

НЕРЖИН. и ты могла бы?..

ЛЮБА. Я бы могла! Братик мой — ты сможешь? Ну примирись! Зачем тебе уезжать? Ну, я хоть буду видеть тебя издали…

НЕРЖИН (сжимает её). Никому ни кусочка тебя, Любашенька!

ЛЮБА (высвобождаясь, печально). Ну, значит, тогда… всю меня… Тогда — всю… (Медленно отступает к главной двери.)

Дверь хлопает, вбегает радостный ДИМКА.

ДИМКА. Ура-а! Звезду зажгли! На главном корпусе! Ура-а! (Сделав круг и едва не сшибив Любу, убегает.)

Дверь хлопает. Нержин неподвижен. Люба уходит. Дверь хлопает.

ЧЕГЕНЁВ (присел на сушилке, посмотрел через верхние окна, куда указал Димка; с верха сушилки подражает приёмам оратора). Товарищи, внимание! Празднование двадцать восьмой годовщины великой Октябрьской и конечно социалистической революции считаю открытым! Сегодняшнее празднование в нашем лагере будет отмечено особенно торжественно. На повестке дня. Первое. Доблестная трудовая вахта Макара. Второе. Этап непокорных на лесоповал, человек сорок-пятьдесят.

ЯХИМЧУК. Ты накаркаешь.

ЧЕГЕНЁВ. Третье. Отнесли Игорька в морг и прокололи штыком. Четвёртое. Шмон в бараках со взламыванием полов и переворачиванием матрасов. Пятое. Шмон на вахте со снятием кальсон. Шестое. Стахановский слёт лучших работяг с выдачей каждому по одному пирожку с пшеном, а мука и пшено будут удержаны со всего лагеря за следующую неделю.

НЕРЖИН. Где это ты так набойчился?

Перейти на страницу:

Все книги серии Солженицын А.И. Собрание сочинений в 30 томах

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1

В 4-5-6-м томах Собрания сочинений печатается «Архипелаг ГУЛАГ» – всемирно известная эпопея, вскрывающая смысл и содержание репрессивной политики в СССР от ранне-советских ленинских лет до хрущёвских (1918–1956). Это художественное исследование, переведенное на десятки языков, показало с разительной ясностью весь дьявольский механизм уничтожения собственного народа. Книга основана на огромном фактическом материале, в том числе – на сотнях личных свидетельств. Прослеживается судьба жертвы: арест, мясорубка следствия, комедия «суда», приговор, смертная казнь, а для тех, кто избежал её, – годы непосильного, изнурительного труда; внутренняя жизнь заключённого – «душа и колючая проволока», быт в лагерях (исправительно-трудовых и каторжных), этапы с острова на остров Архипелага, лагерные восстания, ссылка, послелагерная воля.В том 4-й вошли части Первая: «Тюремная промышленность» и Вторая: «Вечное движение».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман