Петер Каменцинд

Я никогда не был особым патриотом, но это было чересчур уже даже для меня, и я ответил обиженному длиннейшим посланием, в котором даже не старался скрывать своего презрительного отношения к вполне определенному типу представителей современной городской жизни. Эта полемика сослужила мне пользу и заставила задуматься о моем отношении к современной культурной жизни. Работа эта была не из легких, продолжалась довольно долго и дала мало утешительных результатов. В то же время, эти размышления в очередной раз навели меня на мысль о давно лелеемой мечте о создании дела всей моей жизни. Я говорил уже о своем желании с помощью масштабного литературного произведения сблизить современных людей с величественной, немой жизнью природы и заставить их ее полюбить. Я хотел научить их прислушиваться к биению пульса земли, сливаться с ее жизнью и под гнетом тяжкой судьбы не забывать, что мы не боги, а всего лишь небольшие частички вселенной. Я хотел им напомнить, что подобно песням поэтов и сновидениям ночи, и ручьи, и моря, и облака по сути символы, задача которых вселить в нас уверенность в праве на жизнь и бессмертии всего живого. Каждое живое существо осознает это право, осознает себя творением Господа и безропотно покоится в недрах вечности. Все же больное, отрицательное и испорченное, что мы носим в себе, противится этому и верит в смерть. Вместе с тем я хотел научить людей искать в братской любви к природе источники радости и источники жизни; хотел проповедовать искусство созерцания и наслаждения настоящим. Я хотел заставить горы, моря и зеленые острова говорить на своем могучем, пленительном языке и хотел показать всем, какая удивительная и разнообразная жизнь бурлит и кипит за стенами домов и городов. Я хотел, чтобы люди не интересовались только лишь войнами, модой, искусством и литературой, а обратили свой взор на весну, которая пышно справляет свой пир там на зеленых лугах, на бурную реку которая шумит под мостами, на леса и поля, через которые мчится железная дорога. Но прежде всего я хотел вложить в сердца людей прекрасную тайну любви, я надеялся преисполнить их этой любовью. Я не собирался воспевать это в гимнах и возвышенных строфах, а надеялся просто и искренне, полусерьезно – полушутливо, рассказать свою историю, как рассказывает ее своим друзьям вернувшийся после долгих скитаний путник.

Я хотел, – я мечтал, – я надеялся, это звучит немного комично. Я все еще ждал того дня, когда это желание и эти надежды выльются в конкретные формы. Пока же я собирал материал. Все хранилось в целой кипе маленьких записных книжек, которые всегда во время путешествий лежали в моем кармане, и каждая из которых заполнялась в течение одной-двух недель. Я делал в них беглые заметки обо всем виденном и слышанном, не снабжая их рассуждениями и не объединяя в одно связное целое. Это были наброски, вроде тетрадей с эскизами художников, они содержали картинки уличной жизни, силуэты городов, подслушанные разговоры крестьян, подмастерьев, базарных торговок, предсказания погоды, рассказы о растениях, животных. Временами я перечитывал их, писал небольшие очерки и публиковал их в форме дорожных набросков.

Я понимал, что невозможно создать большое литературное произведение, в котором не будет ни одного человеческого образа, но все-таки долгие годы лелеял и питал неясную надежду, что какое-нибудь особое вдохновение поможет мне придумать, как преодолеть это. Теперь же я ясно осознал, что должен заселить свои прекрасные ландшафты людьми и что людей необходимо изобразить как можно более естественно и правдиво. Над этим мне предстояло еще много работать, и даже сегодня работа эта еще не завершена. Раньше люди были для меня чем-то одним, целым, в сущности, совершенно чуждым. Теперь же я понял, как полезно вместо абстрактного человечества изучать отдельных людей, и мои записные книжки и моя память стали заполняться совершенно новыми образами.

Начало этой работы было очень успешно. Я вышел из своего тоскливого состояния и почувствовал интерес ко многим людям. Я увидел, как много очевидного осталось мне далеким и чуждым, но в то же время заметил также, что долгие путешествия и наблюдательность позволили мне подмечать детали, которые раньше казались мне незначительными. Однако, созерцание облаков и волн было гораздо приятнее, чем изучение людей. С удивлением заметил я, что человек отличается от остальной природы главным образом той сетью лжи, которая его окружает и защищает. Вскоре мне пришлось убедиться, что все мои знакомые страдают этим пороком, – из-за того, что каждый из них в жизни должен играть определенную роль, никто, в сущности, не знает своего истинного «я». Со странным чувством подметил я тоже самое и в себе и перестал пытаться отыскать в людях их сокровенную сущность. Для многих из них маска была гораздо важнее истины. Я находил ее на всех и даже на детях.