Петер Каменцинд

Я чувствовал с облегчением, что здесь меня вместо душной атмосферы салонов окружает настоящая живая действительность. Из детей его я особенно проникся симпатией к его пятилетней дочке. Она носила имя Агнес, но все звали ее Аги; она была белокура, бледна и худощава, с робкими большими глазами. Однажды в воскресенье, когда мы все договорились пойти погулять, Аги вдруг заболела. Мать осталась с ней, а мы медленно отправились за город. Около св. Маргариты мы присели на скамейку, дети принялись собирать камушки и цветы, а мы тем временем смотрели на зеленые луга, на Биннингское кладбище и на прекрасную синеватую полоску Юры. Столяр был уставшим, озабочен чем-то и больше молчал.

– Что с вами? – спросил я, когда дети отошли в сторону.

Он грустно посмотрел на меня.

– Неужто вы не понимаете? – ответил он. Аги ведь скоро умрет. Я это давно уже знал и все удивлялся, как это она еще жива до сих пор. У нее глазах смерть. Но теперь уж наверное точно конец.

Я начал его утешать, но скоро сам замолчал.

– Вот видите, – улыбнулся он с горечью. – Вы и сами не верите, что она выживет.

Я не ханжа, знаете ли, и раз в год хожу в церковь, но теперь я чувствую почему-то, что Господь Бог ждет моих молитв о бедняжке Аги. Хоть она еще только ребенок, да и здоровой-то никогда не была, но видит Бог, она мне дороже всех остальных, вместе взятых.

С шумом и тысячью разных вопросов подбежали к нам дети, окружили меня, требуя, чтобы я им сказал названия цветов, и в конце концов попросили рассказать что-нибудь интересное. Я рассказал им про цветы, кусты и деревья, про то, что у каждого из них, как у детей, есть душа и ангел-хранитель. Отец тоже слушал меня, улыбался и вставлял время от времени свои замечания. Горы меж тем затянулись синеватой дымкой, и, услышав вечерний благовест, мы повернули домой. На лугах лежал легкий вечерний туман, отдаленные башни собора казались маленькими и тонкими; ясная лазурь неба начала переходить в прекрасные зеленоватые и золотистые тона; деревья отбросили от себя длинные тени. Дети устали и притихли. Они думали об ангелах мака, гвоздики и колокольчиков, а мы, старики, погрузились в думы о маленькой Аги, душа которой готова была уже покинуть нас, маленькую, пугливую горсточку людей.

Следующие две недели прошли благополучно. Девочка выздоравливала, вставала уже немного с постели и выглядела среди своих подушек красивее и жизнерадостнее, чем прежде. Но потом наступили две страшные ночи, и мы поняли, что теперь нет и речи, что ребенок останется с нами больше нескольких недель или дней. Отец только раз заговорил со мной об этом. Дело было в мастерской. Я увидел, что он роется в досках и понял, что он выбирает их для детского гробика.

– Ведь все равно скоро понадобится, – заметил он, – так уже лучше я сам смастерю его на досуге.

Я сидел на одном верстаке; он работал на другом. Остругав доски, он показал их мне со своего рода гордостью. Это была действительно хорошая, крепкая ель без единого сучка.

– Мне не хочется вбивать в них гвозди, я постараюсь их так хорошенько приладить, чтобы вышло попрочней да получше. Но на сегодня хватит, пойдемте в дом.

Стояли чудесные жаркие летние дни, каждый день час или два я просиживал подле маленькой Аги, рассказывал ей о прекрасных лесах и лужайках, держал в своей широкой руке ее крохотную, узенькую ручонку и всей душой впитывал ее светлую, чистую нежность, которой она дышала до последнего дня.

В тот день мы все трепетно и печально стояли у изголовья ее кровати и видели, как маленькое худое тельце в последний раз собрало силы, чтобы сразиться с могучей смертью, которая, однако, легко и быстро победила ее. Мать затихла и старалась сдерживаться отец же стоял на коленях, гладил белокурые волосы и ласкал свою умершую любимицу. Прошла простая, короткая церемония похорон, прошли тягостные вечера, когда дети не засыпали и плакали в своих постельках. Мы стали часто бывать на кладбище; украшали цветами свежую могилку, молча сидели все вместе на скамейке в тенистой аллее, думали об Аги и другими глазами, смотрели на землю, где лежала наша любимица, на деревья и траву, росшие тут же, и на птичек, пение которых беззаботно и весело разносилось в тишине.

А рядом шла своей чередой повседневная жизнь, дети снова начали петь, драться, хохотать и требовать рассказов, и мы все, незаметно привыкли к мысли, что никогда не увидим уже нашей Аги и что на небе есть новый прекрасный, маленький ангел.